Марина Дяченко - Эпиграфы-минутки

Три заархивированных блока. Личности трёх нелегальных мигрантов, ожидающие перекачки в клонированные тела; теперь Иван Феликсович богат и навсегда расстанется с профессией «челнока». За границу — только в отпуск и только бизнес-классом…

Он допил грейпфрутовый сок, смял в кулаке невесомую упаковку и запихал в жёлтое отверстие утилизатора.

— Иван Феликсович Петренко? — в проходе тут же соткалось из воздуха объёмное изображение контролёра, и Иван Феликсович похолодел. — Вы нарушили правила пользования оборудованием. Упаковки класса «С» утилизируются зелёным утилизатором, а не жёлтым!

— Прошу прощения, — он даже засмеялся от облегчения. — Информация о моём дальтонизме занесена в мою карточку. Я не различаю зелёного и светло-жёлтого, но привык бросать упаковки от сока в утилизатор справа!

— В вагонах нового типа утилизаторы расположены по-другому, — неохотно признал контролёр. — По десятку инцидентов на каждом рейсе! Эти растяпы суют мусор по привычке, не глядя на цвета! Здесь хоть уважительная причина… И всё равно, согласно процедуре, я вынужден задать вам несколько вопросов!

В руках контролёра появился цифровой планшет.

— Ваше постоянное место жительства? С какой целью прибыли на Землю? Ваш текущий психологический статус? Назовите причину, по которой вы отказались корректировать дальтонизм. Медицинские показания? Религиозные убеждения? Что-либо другое?

Луч сканера окутал обомлевшего Ивана Феликсовича светом, будто коконом:

— Какая объёмная у вас память, вы просто уникум… Да, кстати. А что это за три внесистемных блока у вас в мозгу?

Ивана Федотова выставили с физкультуры за то, что он положил рядом бейсбольную биту и два больших мяча. А это ведь не преступление! Он даже не писал ничего! Мы все вступились и стали доказывать, что бейсбольные биты разрешены и мячи тоже, и что у Ивана случайно так вышло, и разрешённые предметы сложились в форму «100».

Но никого не получилось обмануть. Ивана вызвали на попечительский совет и, скорее всего, исключат из школы. А может, даже сошлют в машинное отделение.

Нас учили с первых дней, что слово из трёх букв нельзя говорить и тем более писать. И что за девяносто девять идёт сразу двести. Объясняли, что Это Слово — ругательство, унижающее достоинство человека и подрывающее веру в Большой Полёт.

А за спиной учителей старшие ребята говорили, что слово из трёх букв — неприличная кличка кого-то из Шишек, и он так на неё обижается, что велел запретить.

Я знал одну девчонку, её бабушка была ведьма и говорила, что Это Слово — мистический символ власти. Кто познаёт его, сможет открывать порталы в стенах и путешествовать без брони и реакторов. Но кто напишет его неверно — может погубить весь мир. Поэтому слово запрещено под страхом ужасного наказания.

Старики шептали, что это символическое слово, и когда на нашем корабле соберётся сто праведников, полёт наконец закончится и мы увидим впереди систему нашего назначения. А один странноватый парень, полжизни проживший в машинном, объяснял мне, что Это Слово — ключ, переводящий сознание в новое качество, и пока Слово будет под запретом, наша жизнь не изменится.

И ничего не меняется каждый день, мы всё летим и летим, живём и живём на орбите, и слово запрещено. Как сделать, чтобы вырваться из орбиты и уйти, наконец, к звёздам?

Я дождусь, пока все уснут и пока пройдёт ночной патруль по нашему коридору. Я залеплю пластырем камеру слежения в большом зале.

И я напишу на потолке, болтаясь на стропилах, как паук:

«100».

И будь, что будет.