Юлия Кузнецова - История Северного круга [litres]

– Давай, – сказал Крамт, – кидай. Только сам не свались.

Меня как будто обожгло. Я оторвал взгляд от талюка.

Мы подошли к пропасти, над которой белел туман. Я попытался разглядеть дно ущелья. Однако клубы были слишком плотными. Свет фонарика Крамта прыгал по ним, но не мог проникнуть внутрь.

Впрочем, я знал, что пропасть очень глубокая. Учителя не раз рассказывали о том, что на дне ущелья – острые камни. Раньше там плескалось море и эти камни были подводными скалами. Вода веками натачивала их, и теперь они торчали, как острые клыки.

– Сначала тарута, – пробормотал Крамт.

Он достал из рюкзака сложенный вчетверо лист. Я не отрывал от него взгляда.

– Жалко? – хмыкнул он.

Я покачал головой и посмотрел на талюка.

Крамт тем временем швырнул таруту в пропасть. Жёлтый огонь прожёг туман. Искры заплясали в ореховых глазах Крамта. Он отвернулся от пропасти и посмотрел на талюка.

– Не надо, – сказал я, – пожалуйста.

Крамт хотел что-то сказать, но потом поморщился и протянул руку. Я отвёл свою. Накрыл ладонью талюка. Мне показалось, он дрожал.

– Дай сюда, – велел Крамт.

– Подождём хоть чуть-чуть…

Крамт не дал мне договорить. Просто шагнул ближе, схватил меня крепко за запястье одной рукой, а другой, тыльной стороной ладони, сбросил талюка с моей руки вниз. Жук ухнул в туман и исчез.

Я схватил ртом холодный воздух и окаменел. Я ждал звука. Но я его не услышал. Было очень тихо. Я слышал только своё дыхание. Крамт тоже не шевелился. И не смотрел вниз. Смотрел мне на ботинки. И я тоже на них посмотрел. Я не думал, что всё будет так тихо. Я по-другому себе всё представлял. Я думал, мы будем кричать. А вышло так, как будто ничего не случилось. Мне снова захотелось проснуться. И снова не получилось.

– Пошли, – сказал Крамт.

Губы у него почти не пошевелились. Может, он ничего не говорил? А я просто услышал, как он это подумал. Я не спросил куда. И так понятно.

Мы вернулись к стоянке. Чойри по-прежнему храпел, и свет от костра всё так же подрагивал на снегу. Я снова подумал, что ничего не изменилось. Мне захотелось произнести эти слова вслух, но я побоялся разбудить Чойри.

Мы пристегнули лыжи, оттолкнулись палками. «Эльна, – подумал я, – вот что должно измениться».

Крамт ускорил шаг.

– Быстрее! – крикнул он. – Ну!

Он полетел сквозь лес. Я еле успевал за ним. Я понял: Крамт жаждет узнать, получилось ли. Он был настоящим учёным. И он был настоящим братом Эльне. Я вдруг сбросил с себя оцепенение и страх и ощутил восторг. Крамт всё-таки очень, очень крутой! Хорошо, что он взял меня с собой. Хорошо, что теперь мы настоящие друзья.

Вот наконец и поворот к дому Крамта. Мы еле вписались в него на нашей бешеной скорости. Крамт резко затормозил, подняв волну снежной пыли. Я чуть не влетел в него. Еле успел схватиться за перила крыльца и, задыхаясь, остановился.

– Жди здесь! – приказал Крамт, влетая на крыльцо. – Жди! Жди! Не уходи!

Я не мог ответить – восстанавливал дыхание. Только кивнул. Было больно в груди. Больно и весело. Мы сделали это! Мои родители будут в восторге, что я помогал учёному. И Большой Цоер тоже. Ведь мы совершили открытие. Вот только Чойри будет не рад. Но он недалёкий. Я это уже понял.

Дверь отворилась. Я улыбнулся, ожидая увидеть Эльну. Но вышел Крамт.

– Ну как? – нетерпеливо спросил я. – Как? А?

Он вгляделся в меня тёмными глазами, как будто не узнал. А потом белыми, как чистый снег, губами проговорил:

– Иди домой, Дин.

Но я не смог. Я вскочил на крыльцо, отпихнул Крамта. Тот не делал попыток меня задержать. Я ворвался в комнату. Там было темно. Только прямоугольник света на полу, как жёлтый коврик. На нём что-то растерзанное, растоптанное, живое – что это?! Я оторвал взгляд от существа на полу и посмотрел на Эльну.

Она лежала под серым одеялом. Укутанная по шею, смотрела на меня не мигая.

– Вставай, Эльна! – сказал я в волнении.

Она моргнула.

– Вставай, Эльна! – закричал я. – Вставай! Попробуй! Ты должна! У тебя должно получиться! Вставай!

Эльна закрыла глаза. Я опустил взгляд и увидел, что на полу – моя сова. Растерзанная, растрёпанная, разорванная в клочья. Горстка перьев и механический клюв.

– Вставай, Эльна, – прошептал я сквозь слёзы. – Пожалуйста. Вставай.

– Иди домой, Дин, – сказал Крамт за моей спиной. – Иди домой.

Я метался всю ночь. Помню, мне казалось, меня душат. Помню мамин гневный шёпот в темноте:

– Зачем ты подушку на лицо положил? С ума сошёл?

Потом стало легче дышать. Помню мамину руку на лбу.

И снова – темнота, снова – страх.

Утром проснулся от яркого света. Солнце вдруг залило всю комнату. Яркое, как горящая прожилка. Как квадрат света из коридора на полу, а на нём сова, сова…

Я тряс головой, прогоняя дурной сон, но он не уходил, он сидел на подушке, подбирался к моему лицу.

Мама сказала из коридора:

– Ройк! Ты только посмотри, как у нас, оказывается, пыльно!

Потом заглянула ко мне:

– Ты собираешься вставать? Завтрак на столе.

Я лежал, не в силах пошевелиться.

«Я заболел лишающей болезнью, – равнодушно подумал я. – Заразился от Эльны. Мама расстроится».

Вот только заражённые не чувствуют боли. Не могут пошевелить руками и ногами, но и не ощущают ничего. А я чувствовал боль. Она расходилась лучами от сердца по всему телу и шипела, обжигая меня изнутри.

Тогда я встал, хотя мне было больно, раскрыл пошире глаза и мысленно проговорил: «Вчера мы с Крамтом убили талюка».

Внутри у меня всё задрожало, дыхание спёрло, и я со стоном повалился на подушку.

– Хватит лениться! – мама снова заглянула в комнату. – Вставай, а то нам скоро уезжать, и я хочу показать тебе пыльные полки, чтобы ты их протёр.

– Оставь парня, а? – добродушно вмешался папа. – Во вторую смену человек учится, устаёт. Пусть поваляется.

– Мам, – позвал я с трудом.

Она подошла, села на кровать, потрогала лоб, улыбнулась.

– Вставай, дружочек! Мне тоже неохота чистить снег, но выбор невелик.

– Мам, – прошептал я. – А какую историю рассказал тебе Ветряной Старец?

Мама замерла. Вздохнула и проговорила:

– О сове. Сове с золотым пером. О том, как охотник выдернул её перо и она почернела. И охотнику пришлось взять её к себе. То есть он всю жизнь нёс ответственность за свой поступок.

Мама помолчала и снова вздохнула:

– Когда твоя бабушка заболела, я попросила её уехать, чтобы ты не заразился лишающей болезнью. И она теперь живёт в другом круге. Мы не видимся. О ней заботятся чужие люди. А я… я несу ответственность за свою просьбу всю жизнь.

Мама невесело улыбнулась и потрепала меня по голове.