Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

Кроссовка Милдред очутилась в футе от ближайшего спящего, который накрыл голову холстиной.

– Лучше б ты это не носил, – засмеялась Милдред.

Он разжал массивные пальцы под металлом.

– Ну, если хочешь остаться. Может, тогда тебе и не надо будет это носить.

– Мне и не надо это носить. – И решил не снимать.

Гармоника вознегодовала.

Он поднял глаза.

Свет ярче огня и зелени забросал спальники и скатки лиственными тенями деревьев. Затем разбухшие лапы и иззубренный прозрачный хвост съежились.

– Эй, вы нам притаранили?

Шея у него была щедро увешана цепями. На округлости плеча – широкая ссадина (а ниже ссадины поменьше), будто он неудачно упал на бетон. Один сапог тоже оплетен цепями – на ходу он звякал.

– Давайте, не тормозите! Тащите сюда это говно!

Он остановился у очага. Пламя отполировало мощные руки, маленькое личико. Передний зуб сломан.

– Больше ничего? – Он резко указал на стол, смахнул с плеча спутанные, полузаплетенные черные волосы и подошел.

– Привет! – сказала Милдред, просияв сногсшибательной улыбкой. – Кошмар! Как дела?

Скорпион воззрился на нее сверху вниз, высоко задрав влажную губу над сломанным зубом, и с расстановкой произнес:

– Ёпта, – что поддавалось разнообразным трактовкам. Вклинился между ними двумя. – А ну… – заметил орхидею, – подвинься нахуй, а? – И подтащил коробку консервов с края стола к животу, на котором несвежие мятые джинсы висели так низко, что видно было, как шерсть густеет ближе к лобку. Через мощное плечо глянул на орхидею, закрыл рот, потряс головой. – Ёпта, – опять, а затем: – А ты , бля, чего вылупился? – Между полами укороченного жилета под темной велосипедной цепью на блестящих звеньях из нержавейки и меди из скобяной лавки мерцали призмы, зеркала и линзы.

– Ничего.

Кошмар раздраженно цыкнул, развернулся и споткнулся о спальник.

– Под ноги не лезь , идиот!

Холстина затряслась, и появилась голова – пожилой мужик поскреб под очками, в которых, вероятно, уснул, и поглядел вслед скорпиону, затопавшему под деревья.

Он увидел, как под маской лица Милли что-то шевельнулось, и какой-то миг был уверен, что сейчас она окликнет, попрощается. Она провезла по земле кроссовкой.

На голени у нее была царапина.

Он нахмурился.

Она сказала:

– Это Кошмар. Про скорпионов уже знаешь?

– Тэк кое-что рассказал.

– Поразительно, как прекрасно можно ладить с людьми, если просто быть любезным. Правда, у них странноватые представления об ответной любезности. Раньше они вызывались кого-нибудь для нас избить. Всё хотели, чтоб Джон нашел, кого бы им поучить жизни – само собой, того, кто нам докучал. Но нам никто не докучал. – Она сгорбилась.

– Я так понимаю, – заключил он из дефектной конструкции ее улыбки, – вы не всегда с ними ладите?

– Не всегда. – Улыбка идеальна. – Просто жалко, что Джона не было. Джон с ними ладит отлично. По-моему, Кошмар его побаивается. Мы им часто помогаем. Продуктами делимся. Мне кажется, они многое у нас черпают. Но было бы гораздо проще им помогать, если б они признали, что им это нужно.

Гармошка молчала; гологрудой девушки на одеяле не было.

– Ты где так оцарапалась?

– Нечаянно. Джон. – Она пожала плечами. – Такой вот штукой, кстати. – Она кивнула на орхидею. – Ерунда.

Он наклонился потрогать, глянул на Милдред – та не шевельнулась. Поэтому он прижал указательный палец к ее коже, провел вниз. Короста под мозолью – как крохотный рашпиль.

Милдред нахмурилась:

– Ну правда, ерунда. – Получилась мягкая гримаса в густо-рыжем обрамлении. – А это что? – Она ткнула пальцем. – На запястье у тебя?

Когда он наклонился, задралась манжета.

Он пожал плечами. Смятение – как попытка нащупать удобную позу внутри собственной шкуры.

– Нашел. – Интересно, расслышала ли она знак вопроса – крохотный, не больше точки.

Она шевельнула бровями – значит, услышала; и это его позабавило.

На его узловатом запястье полыхнуло оптическое стекло.

– Где ты это взял? Я у нескольких людей видела такую… цепь.

Он кивнул:

– Я нашел недавно.

– Где? – Нежная улыбка требовала ответа.

– А где ты оцарапалась?

По-прежнему улыбаясь, она ответила смущенным взглядом.

Этого он ожидал. И не поверил.

– Я… – и эта мысль разрешила некую внутреннюю каденцию, – хочу про тебя знать! – Он был внезапно и ошеломительно счастлив. – Ты здесь давно? Откуда ты? Милдред? Милдред – а как фамилия? Почему ты сюда пришла? А сколько тут пробудешь? Любишь японскую кухню? А стихи? – Он засмеялся. – Тишину? Воду? Чтобы произносили твое имя?

– Ну-у … – Он видел, что она страшно довольна. – Милдред Фабиан, и на самом деле меня все называют Милли, как Тэк. Просто Джон считает, что, когда приходят новенькие, надо поофициальнее. Я здесь училась в университете штата. Вообще я из Огайо… из Эвклида?

Он кивнул.

– Но в местном универе прекрасный факультет политологии. Раньше был. Поэтому я приехала сюда. И… – Она опустила глаза (карие, сообразил он с задержкой памяти в полсекунды, глядя на опущенные пшеничные ресницы, – карие с медной подкладкой, медной, как ее волосы). – Я осталась.

– Когда все случилось, ты была здесь?

– …да.

Он расслышал вопросительный знак – крупней любого, что найдется в шрифт-кассе.

– А что… – и когда он произнес: – случилось? – ему уже не хотелось знать ответ.

Ее глаза расширились, снова опустились; плечи ссутулились; спина округлилась. Она потянулась к его руке, что лежала между ними на скамье в своей клетке.

Двумя пальцами взяла блестящий кончик ножа, и он почувствовал, как его ладонь повисла на сбруе.

– А можно… я всегда… ну, можно ими… – Она оттянула кончик ножа вбок (на запястье надавило, и он напряг руку), отпустила: приглушенный дмммм . – Ой.

Он не понял.

– Я все думала, – пояснила она, – звенят ли они. Как музыкальный инструмент. Все ножи разной длины. Я думала, если они умеют делать ноты, на них, наверно, можно… играть.

– На ножевой стали? По-моему, она недостаточно хрупкая. Колокольчики и всякое такое – они из железа.

Она склонила голову набок.

– Звенит хрупкое. Стекло, например. Ножи прочные, это да; но слишком гибкие.

Спустя миг она подняла глаза:

– Я люблю музыку. Хотела основной специальностью взять. В универе. Но политология была так хороша. По-моему, я с тех пор, как поступила, не видела в Беллоне ни одного японского ресторана. Но было несколько хороших китайских… – Что-то произошло с ее лицом – как будто узел развязался, изнеможение пополам с отчаянием. – Мы стараемся как можем, понимаешь?..

– Что?

– Мы стараемся как можем. Ну, здесь.

Он слегка кивнул.

– Когда все случилось, – тихо сказала она, – был ужас.