Николай Старинщиков - Цифры нации [litres]

– Я давно предвидела, – сказала она. – Они теперь как тараканы в банке.

– О чем ты? – удивилась Софья. – Тараканы какие-то…

– Жрут друг друга. Потому что других целей не видят…

– Опять за старое! – крикнула Софья Степановна. – Ступай на кухню! Взяла волю в разговоры вступать…

Дискуссия о тараканах могла перерасти в дуэль, поэтому Кошкин взял Машеньку под локоть и повел за собой из зала.

Та с радостью ему подчинилась.

– У меня мало времени, – напомнил Кошкин, следуя к себе в кабинет. – Мне надо работать, а ты за старое… Для чего ты с ней споришь – можешь ты мне объяснить?

– Могу, – поспешно ответила Машка. – Я тебя люблю и хочу, чтобы у нас было по-настоящему, как у других. Мне жизни нет без тебя…

Услышав эти слова, Кошкин сморщил лицо, словно что-то припоминая.

– Не надо морщиться – это тебе не идет.

– У меня мало времени…

– Я способна к зачатию…

Кошкин усмехнулся. Раньше он слышал эти слова от своей жены – до того, как решительно с ней расстался.

Курносая щебетунья умела пудрить мозги, и эта туда же. Андроид – и вдруг беременность! Прямо бред какой-то, ей-богу…

Войдя к себе в кабинет, Кошкин подсел к компьютеру. Вопрос о запуске Машины возмездия оставался открытым. Большов (у Кошкина язык не поворачивался назвать его папой) именно так и сказал, что в деле замешан весь народ. Без него никуда…

Но больше отец ничего не сказал. Возможно, он связан какой-то клятвой, которую дал при вступлении в должность.

Машенька сидела в кресле. Кошкин в упор посмотрел ей в глаза. Раньше этого было достаточно, чтобы она сообразила, что пора заняться прямыми обязанностями. Однако на этот раз подобный прием не действовал – Машенька не желала уходить из кабинета.

– Забыл? – спросила она. – Я говорила тебе о Машине…

– Ну… – выдавил из себя Кошкин. – Было такое дело?

– Я изучила устройство, пока тебя не было. Мне известно, как она запускается в действие. Известно также и то, что из себя представляет боезаряд…

– Ты влезла в мои разработки?! – вскипел Кошкин. – Ты вскрыла код доступа?!

– Ой-ой, – рассмеялась Машка. – Но вот только не надо, а? Я вижу, как ты бьешься над заказом, а результатов у тебя никаких… В этой истории замешан народ – остальное потом. Понятно?

– Не понял, – напрягся Кошкин. – Ты решила меня шантажировать?

– Понимай как хочешь. Но ты обязан избавиться от этих двоих… – Она указала пальцем на закрытую дверь. – Гони Катеньку. И дедушку следом… Хотя какой он дедушка… Ему всего каких-нибудь…

– Он спас меня от расправы! Я обязан ему!

– Ничего ты никому не обязан, это они обязаны! – воскликнула Машенька. – Ты пустил их себе в душу, и теперь тебя водят за нос!

Несмотря на закрытую дверь, этот возглас услышала Софья Степановна и сразу же двинулась на выручку к сыну. Войдя в кабинет, она уперла руки в бока и подступила к Машке.

– Со стороны посмотреть, – начала она, – глаз не оторвать! И вроде бы умная, а присмотришься – обыкновенная кошка, причем электронная… Ты не можешь ничего здесь решать, ты не можешь рожать, и этим все сказано… – И к сыну: – Гони, говорила, эту, а он кнопочки давит…

Машка тотчас среагировала на выпад «свекрови».

– Мы любим друг друга! – вскрикнула она. – А вам он никто! Он зачат в стеклянной пробирке!

Услышав о пробирке, Софья Степановна едва не лишилась дара речи, но быстро справилась с собой.

– Вон из нашего дома, – угрожающе прошипела она, подступая к Машке. – У него отец до сих пор живой, а ты мне про стекляшки… Вон!

– Подчинюсь только ему! – не сдавалась Машка, отчетливо понимая, что, увы, дала маху. Оставалось надеяться на Володеньку – ведь были же у них счастливые минуты. Но Кошкин почему-то молчал.

– Только попробуй… – Софья Степановна уставилась в сторону сына.

– Что ты молчишь-то? – спросила у него Машка. – Скажи, я подчинюсь.

– Ступай, Машенька, – произнес Кошкин потухшим голосом. – Уходи, раз так ты себя ведешь, – ведь она мне мать, а ты о пробирках толкуешь.

Машка выкатила глаза:

– Извини, я хотела всего лишь помочь тебе…

– Собирайся. Можешь жаловаться на меня в Ревком, в прокуратуру, еще куда-нибудь. Прости, но терпеть это невозможно. Иди… Тебя там примут…

– Ну что же, – вздохнула та. – Сказала, что подчинюсь, значит, подчинюсь…

Не торопясь она двинулась к выходу из квартиры, чувствуя на себе взгляды и надеясь, что в последний момент Кошкин окликнет ее или – о боже! – догонит в дверях, обнимет и поцелует. Но Кошкин не догнал и даже не окликнул, потому что зависел от Софьи Степановны, а та в свою очередь не зависела ни от кого.

Машка вышла из дома с курткой в руке. Это было все, что она заработала для себя у людей. Оказавшись на улице, она оглянулась в сторону дома и вновь изумилась: в окнах второго этажа не было никого – никто не хотел проводить ее даже взглядом, и это окончательно добило ее. Она отвернулась и пошла к косогору – туда, где обычно бывает не густо народу, где можно собраться с мыслями и даже решиться на что-то.

Вдоль косогора тянулся здесь чугунный парапет, по одну сторону от которого находился город, а по другую – громадный провал, поросший деревьями, кустарником и крапивой. Машка брела вдоль ограждения, пока не уперлась в полукруглую площадку с идущими вниз ступенями. Эти ступени светлой полосой уходили к лодочной станции. Там не было пляжа, там был лишь крутой, одетый в бетон берег. Зато там было много воды, вплоть до Заволжья, и там не было видно людей.

И Маня шагнула к реке, цепляясь глазами за длинный мост через Волгу, за березы и клены по сторонам от ступеней. Остро пахло полынью, по светлой реке серыми пятнами разбегалась мелкая рябь, в то время как в груди гремела буря. Там боролись по-прежнему двое, один из которых нашептывал о любви, а второй орал:

– За что любить этого Кошкина! Доложи Татьянохе о его разработках!

Однако, если идти к этому гаду, следует потушить остаток того, что теплится пока что в груди. Машенька была не способна на подобную подлость, поэтому остается лишь то, что находится в бетонных берегах. Войти для начала в воду, присесть, а затем открыть клапаны, которые имеются в теле, – и всё! Конец страданиям! Потому что система замкнется навеки, и ни один сигнал больше не будет напоминать несчастному телу ни о Кошкине, ни о Софье Степановне, которая утверждает, что родила своего отпрыска от председателя правительства. Ничего не будет. Останется лишь тухлое тело да кусок оплавленного дерьма под названием электронный мозг – его извлечет из черепной коробки дежурный патологоанатом.

На спуск к реке, с остановками, у нее ушел почти час. Машка подошла к воде, положила на серый бетон куртку, разделась, оставшись в одних трусиках. Бетонный берег оказался скользким от водорослей, и Машка, поскользнувшись, едва не упала, однако от задуманного не отступила. Она вошла в воду по шею и задержалась, ощущая ногами песчаное дно. На глубине было студено, как в колодце. И тут у Машки из тьмы сознания прорезался третий голос, более прагматичный, который подсказывал не торопиться. Однажды она поспешила, кинувшись к Жердяю, и тот использовал ее в собственных целях – против Кошкина, характер у которого – не приведи. Кошкин, помнится, был женат. И эта жена ушла от него из-за его же паршивого характера – вот бы с кем встретиться, поговорить, прикинувшись бедной овечкой. И Машка включила заднюю передачу. Она стала пятиться. Окунувшись с головой, вышла из воды, оделась в сухое и двинулась в обратном направлении. На пределе сил, уливаясь слезами, она поднялась на косогор, села на теплую от солнца деревянную скамейку и в удивлении посмотрела туда, где только что побывала. Ее изумлению не было предела – только такая упертая, тупая корова, как Машка Кошкина, могла до такого додуматься, чтобы в ясный сентябрьский день наложить на себя руки, не пытаясь выйти из жизненной ситуации…