Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

А я остаюсь внизу. Смотрю несколько долгих и печальных минут на то, что сотворил с колдуном, а затем поднимаюсь наверх. На кухне я оглядываюсь по сторонам. Уйти я еще не готов.

Кошка издает недовольный звук, но я прошу ее подождать и иду осмотреть дом. Не знаю, чего же я ищу: может, оправдания тому, что сделал там, внизу. Но не нахожу ничего. Ничего, стоящего внимания. То там, то тут попадаются довольно зловещие маски, иконы и другие предметы, которые выглядят вполне по-магически, но тут уж не он первый, не он последний, кто собирал такое. Ничто не объясняет, почему ему надо было держать в подчинении Луизу и его — теперь я уже не думаю о котенке как о животном. После того, что я увидел внизу, я уверен: это ее ребенок.

Иду наверх и исследую его спальню и кабинет. И опять ничего. Но ведь так часто и бывает: паренек, от которого и мысли-то дурной не ожидаешь, или изобьет жену, или устроит резню на работе, или еще что-нибудь безумное сделает.

Тут поневоле задумаешься, особенно повстречавшись с парнем вроде Луизиного бывшего. Если уж у вас есть какая сверхъестественная сила, почему бы не сделать с ее помощью что-нибудь хорошее?

Знаю, знаю. Чья бы корова мычала. Но вот что я вам скажу: да, я грабил людей, и немало, но я никогда не причинял им боли. Намеренно — уж точно. И никогда не обижал женщин и детей.

Я снова спускаюсь и вижу, что кошка все еще ждет меня у кухонной двери. Она удерживает котенка на месте, положив лапу ему на спину.

— Пойдем.

Я пока еще не задумываюсь о том, как женщину превратили в кошку. Как и когда она снова станет человеком (если вообще когда-нибудь станет). Подумаю об этом позже, не все сразу.

Мое первое побуждение — спалить дом дотла, да и его самого вместе с домом. Но такие игры в лихача ничего не докажут, меня только упекут обратно в тюрягу. Вреда я ему и так причинил достаточно, а копов он звать явно не будет. И все же, вернувшись домой, я первым делом поменяю номерные знаки и достану запасной комплект регистрационных документов — у Мота они припасены для каждой из его тачек.

А пока я иду за кошками по подъездной дороге. Открываю пассажирскую дверь такси. Мамаша хватает своего котенка за шкирку и прыгает внутрь. Закрываю дверь и обхожу машину, чтобы сесть на водительское место.

Я в последний раз окидываю дом взглядом. Вспоминаю, каково это было, когда глаза этого парня проникли мне в голову, и какое облегчение я почувствовал, когда диатомит разрезал эти глаза к чертовой бабушке. Кровищи было полно, но я не знаю, насколько необратимы эти повреждения. Может, он еще придет за нами, хотя в этом я сомневаюсь. В девяти случаях из десяти ребята вроде него пасуют, когда находится кто-то, способный дать им отпор.

Да и потом, город у нас немаленький, ему никогда нас не найти, даже если он и отправится на поиски. Мы ведь не вращаемся в одних кругах.

Поэтому я просто забираюсь в машину, говорю кошкам пару слов (надеюсь, они звучат успокоительно), и мы отъезжаем.

Я переехал. Теперь у меня однокомнатная квартира на первом этаже. Тут есть выход на задний двор: ничего особенного, просто заросли сорняков и одичавших цветов, но кошкам, кажется, нравится.

Порой я сижу на крыльце и наблюдаю за тем, как кошки резвятся, словно… ну, словно кошки, которыми они, видимо, и являются. Я знаю, что причинил зло — и еще какое! — человеку, который держал их в своей власти. И знаю, что вошел в его дом с женщиной, а вышел с кошкой. Но мне до сих пор кажется, что это был сон.

Правда, мне кажется, что кошка понимает все, что я говорю, и вообще умнее, чем, по моему мнению, может быть животное. Но разве я могу знать наверняка? У меня раньше не было питомцев. А все, с кем я разговаривал, убеждены, что именно их кошки — самые смышленые на свете.

Я ни с кем не делился этой историей, хотя однажды, когда мы сидели с Хенком вокруг костра на свалке машин, зашел с другого конца. Всего нас было человек шесть: Мот, Лили (девушка Хенка) и еще пара человек, которых они допустили в свою дружескую «семью». Свалка находится посреди города, но она примыкает к тюрьме Томбс. Уже темнеет. Мы сидим в шезлонгах, потягивая кто кофе, кто пиво, и созерцаем искры, что вылетают из стальной бочки со срезанным верхом: ее Мот использует для костров.

— А вы когда-нибудь слышали рассказы о людях, которые могут превращаться в животных? — спрашиваю я, когда беседа на время затихает.

Мы порой так и разговариваем: начнем с карбюраторов и крутящих моментов, а закончим проблемами сферы обслуживания или спорами о том, отвар какой травы лучше других помогает при тошноте. Кстати, это имбирь.

— Ты про оборотней? — спрашивает Мот.

Пэрис (она сидит рядом с Мотом) ухмыляется. У нее волосы темные — такие же, как были у Луизы, а кожа плотно покрыта татуировками, и похоже, что в мерцающем свете пламени они живут своей собственной жизнью.

— Н-е-е. Билли Джо просто хочет найти способ превращаться в енота или обезьяну, чтобы залезать в чужие дома и уходить безнаказанным.

— Я с этим завязал, — сообщаю я ей.

Она улыбается мне, а в глазах пляшут чертята.

— Знаю. Но мне все равно нравится представлять себе эту картину.

— Таких историй ходит много, — говорит Хэнк. — И мы все знаем хотя бы одну или две. В них говорится, что люди-животные жили здесь раньше нас, а некоторые и теперь живут и внешне ничем не отличаются от меня или тебя.

Затем все по очереди травят байки — и Хэнк, и Лили, и Кэти, хорошенькая рыжая девушка, что живет совсем одна в школьном автобусе неподалеку от свалки. И все рассказывают так, будто встречали людей, о которых говорят, но у Кэти получается лучше всех. У нее дар рассказчика: слушаешь, затаив дыхание, все до последнего слова.

— А что, если на человека наложили заклятие? — спрашиваю я, выслушав несколько рассказов, потому что говорят-то в основном о таких, что уже родились наполовину людьми, наполовину животными и умеют менять обличья, когда им вздумается. — Вы знаете такие истории? Как это вообще происходит? И как вернуться обратно?

Когда я выпалил свои вопросы, то заметил, что все смотрят на меня.

Но никто не отвечает.

Мот бросает на меня быстрый взгляд, но он не требует ответа, ему просто интересно:

— Почему ты спрашиваешь?

Я просто пожимаю плечами. Не знаю, стоит ли рассказывать им. Но идут недели, и я заговариваю об этом опять, и на сей раз рассказываю про то, что случилось, — во всяком случае, про то, что, как мне кажется, случилось. Забавно, но они верят мне на слово. Начинают захаживать ко мне в гости, но ответа мне пока никто не дал.

А может, и нет никакого ответа.

Так что я просто вожу свое такси и провожу время со своими новыми семьями — с той, что собирается на свалке, и другой, кошачьей, что ждет меня дома. Чем дольше я воздерживаюсь от прежних дурных привычек, тем легче мне дается это воздержание. Получается, что поступать хорошо, по совести, становится моей второй натурой.