Мишель Уэльбек - Покорность

— Да-да, на женщине, это они мне ее подыскали, — подтвердил он, энергично кивая. — На одной второкурснице.

Я обомлел, но в эту минуту к нему прицепился наш коллега, эксцентричный старичок ему под стать, но все-таки поопрятнее, специалист по семнадцатому веку и бурлеску, автор работы о Скарроне, по-моему. Чуть позже я заметил Редигера, он стоял в центре небольшой группки людей на другом конце галереи, в которой происходил прием. В последнее время, поглощенный своим предисловием, я о нем почти не вспоминал, но сейчас понял, что очень даже рад его видеть. Он тоже приветливо помахал мне.

— Теперь к вам надо обращаться «господин министр»? — пошутил я. — И как она, политика? Правда, так тяжело? — спросил я уже серьезнее.

— Тяжело. Слухи не врут. Я привык к борьбе за власть в университетском контексте, но это не идет ни в какое сравнение. Хотя, надо заметить, Бен Аббес — классный мужик; я горжусь, что работаю с ним.

Тут я вспомнил Таннера, который сравнивал его с императором Августом в тот вечер, когда мы ужинали у него дома в Ло; эта параллель вроде бы заинтересовала Редигера, во всяком случае, она давала пищу для ума.

— Переговоры с Ливаном и Египтом проходят хорошо, — сообщил он. — Уже состоялись первые контакты с Ливией и Сирией, там Бен Аббес задействовал свои личные знакомства среди местных «Братьев-мусульман». По сути дела, он пытается менее чем за одно поколение и исключительно дипломатическим путем повторить то, на что Римская империя положила целые столетия, — и присовокупить заодно, без единого выстрела, так сказать, огромные территории Северной Европы вплоть до Эстонии, Скандинавии и Ирландии. К тому же, зная толк в символических жестах, он собирается внести предложение о переносе штаб-квартиры Европейской комиссии в Рим, а парламента — в Афины… Строители империи — большая редкость, — задумчиво добавил Редигер. — Трудно овладеть искусством объединять народы, разделенные религией и языком, и обеспечить их участие в едином политическом проекте. Кроме Римской империи, мне не приходит ничего на ум, ну разве что Османская, и то в меньшем масштабе. Наполеон, конечно, обладал необходимыми качествами — его решение по израэлитам выше всяких похвал, да и во время египетского похода он доказал, что в состоянии договориться и с исламом тоже. А Бен Аббес… Полагаю, что он из того же теста…

Я с энтузиазмом кивнул, и хотя упоминание Османской империи было мне не вполне понятно, я прекрасно себя чувствовал в этой возвышенно-легкой атмосфере светской беседы между образованными людьми. После чего, разумеется, разговор зашел о моем предисловии; мне было трудно дистанцироваться от работы над Гюисмансом, которая тайно или явно занимала меня многие годы, — моя жизнь в конечном счете не имела иной цели, констатировал я про себя с легкой грустью, но вслух этого не произнес, вышло бы слишком пафосно, хотя так оно и было на самом деле. Впрочем, он внимательно слушал меня, не выказывая никаких признаков скуки. Прошел официант и подлил нам вина.

— Я, кстати, прочел вашу книгу, — сказал я.

— А… Рад, что вы нашли время. Подобная попытка популяризации для меня внове. Надеюсь, вам все было ясно.

— Да, в целом все ясно. Хотя у меня возникли вопросы.

Мы сделали несколько шагов к окну, всего ничего, но тем не менее нам удалось выйти из потока гостей, фланировавших взад-вперед по галерее. В квадрате оконного переплета, в белом холодном свете виднелись колонны и купол часовни, построенной по заказу Ришелье; я вспомнил, что там хранится его череп.

— Вот Ришелье тоже великий государственный деятель, — сказал я просто так, но Редигер тут же подхватил мою мысль.

— Да, совершенно с вами согласен. То, что Ришелье сделал для Франции, бесценно. Французские короли бывали весьма заурядными личностями, виной тому причуды генетики; но великие министры не могли быть посредственностями, ни в коем случае. Любопытно, что хоть у нас сейчас и демократия, этот разрыв не сокращается. Я уже сказал, как высоко ценю Бен Аббеса; а вот Байру, наоборот, полный придурок, бессмысленное политическое животное, годное только на то, чтобы выделываться перед журналистами; к счастью, на практике вся власть сосредоточена в руках Бен Аббеса. Вы скажете, что я помешался на Бен Аббесе, но ведь и Ришелье тоже приводит меня к мысли о нем: потому что, как и Ришелье, Бен Аббес собирается оказать неоценимую услугу французскому языку. Благодаря вхождению в Европу арабских стран, лингвистическое равновесие сместится в сторону Франции. Вот увидите, рано или поздно будет предложен проект декрета, объявляющего французский язык рабочим языком европейских институтов наравне с английским. Но что я все о политике, простите меня… Вы сказали, у вас возникли вопросы по моей книге?

— Ну что ж, — начал я после долгой паузы, — мне, конечно, неловко, но я, как вы понимаете, прочел главу о полигамии, и, видите ли, мне сложно считать себя доминирующим самцом. Я вспомнил об этом, когда пришел сюда и столкнулся с Луазелером. Честно говоря, университетские профессора…

— Ну вот тут вы ошибаетесь, уверяю вас. Естественный отбор — это универсальный принцип, применимый ко всем живым существам, просто он принимает самые разные формы. Он действует даже в мире растений; но в этом случае он связан с доступом к питательным веществам в почве, к воде, к солнечному свету… Человек — это животное, как известно; но это не луговая собачка, не антилопа. Доминантное положение в природе ему обеспечивают не когти, не зубы и не скорость бега, а как раз таки его интеллект. Так что я вам ответственно заявляю: нет ничего ненормального в том, что профессора университетов включены в разряд доминирующих самцов.

Он снова улыбнулся.

— Знаете… В тот вечер, у меня дома, мы говорили о метафизике, о сотворении мира и т. д. Я прекрасно сознаю, что на самом деле людей это чаще всего не интересует, но подлинно серьезные темы, как вы сказали, затрагивать неловко. Вот и сейчас мы говорим о естественном отборе, пытаясь вести беседу на достаточно высоком уровне. Конечно, вам трудно спросить меня в лоб: а какой мне назначат оклад, на скольких жен я могу претендовать?

— Что касается оклада, то я уже более или менее в курсе.

— Ну в общем-то количество жен им и определяется. Согласно закону ислама, у всех жен должны быть равные права, что, разумеется, вызывает некоторые неудобства, хотя бы даже в квартирном вопросе. Что касается вас, я думаю, вы сможете без особого труда содержать трех жен, но вы, конечно, совершенно не обязаны этого делать.

Тут было над чем подумать, хотя меня смущал гораздо больше другой вопрос; быстро оглядевшись, я удостоверился, что никто не может нас подслушать, и продолжил: