Лю Цысинь - Эпоха сверхновой [litres]

На востоке над горизонтом показались первые лучи солнца. Новый мир готов был встречать свой первый рассвет.

«Подвешенное состояние» разбило вдребезги все надежды на гладкий переход, возникшие в ходе генеральной репетиции, уничтожив уверенность детей в себе. Наконец они осознали, что жизнь гораздо сложнее, чем они ее себе представляли. И тем не менее стране детей с трудом удалось подняться на ноги.

В течение первых двух месяцев новой эпохи страна сосредоточилась на том, чтобы оправиться от ран, нанесенных «Подвешенным состоянием», и удержаться на рельсах. Работа шла с трудом. Чтобы получить представление о том, в каком состоянии пребывала страна, трое детей-руководителей посвятили две недели поездкам по стране.

Дети говорят то, что думают. Куда бы ни приезжали Хуахуа, Очкарик и Сяомэн, дети высказывали им то, что было у них на сердце, и юные руководители были втайне потрясены тем, что узнали о настроениях в обществе. Вкратце его можно было выразить тремя словами: усталость, скука и разочарование.

В первый день инспекционной поездки мальчик из Тяньцзиня показал Хуахуа свой ежедневный распорядок: подъем в 6.00, быстро позавтракать, в 6.30 гуманитарные науки, 5-й класс, в основном самостоятельные занятия. В 8.30 начало работы. Окончание работы в 17.00. После ужина в 19.00 занятия по прикладным дисциплинам, связанным с профессией. Конец занятий в 22.00, после чего еще час гуманитарных наук. День завершался только в 23.00.

– Я устал, – пожаловался мальчик. – Просто устал. Все последние дни мне хочется только спать, до самого конца света.

В Шанхае трое руководителей осмотрели ясли. В мире детей уходом за младенцами занималось все общество, поэтому ясли были большие. Как только Хуахуа, Очкарик и Сяомэн вошли в дверь, их остановила группа девочек-воспитателей, потребовавших, чтобы они целый час сами ухаживали за малышами. Несмотря на возражения помощников и охраны, толпа, быстро разросшаяся до тысячи с лишним человек, буквально захватила юных руководителей в заложники, и тем в конце концов пришлось уступить. Их отвели в большую комнату, и каждому был поручен уход за двумя младенцами. Лучше всего справилась с задачей Сяомэн: ее малыши были радостные и довольные, однако по прошествии часа спина у нее болела, а ноги тряслись. Хуахуа и Очкарик провалили задание с треском. Порученные их уходу четыре младенца непрерывно кричали, отказывались есть молочную смесь и никак не хотели засыпа́ть. Они просто завывали сиренами, так громко, что разбудили малышей в соседних кроватках, и вскоре уже все двадцать младенцев крутились и плакали. К концу часа Хуахуа и Очкарик были на грани психического срыва.

– Теперь я вижу, как нелегко приходилось со мной моей маме, – пробормотал Хуахуа, обращаясь к сопровождавшему его журналисту.

– У твоей мамы ты был один, – презрительно фыркнула девочка-воспитательница. – Каждой из нас приходится ухаживать за двумя, а то и тремя малышами! А по вечерам мы должны учиться. Это просто ужасно!

– Точно! – подхватила другая девочка. – Мы больше так не можем. Пусть этим занимаются мальчики.

Самое глубокое впечатление на детей-руководителей оставило посещение угольной шахты в провинции Шаньси, где они увидели весь производственный процесс в исполнении шахтеров-детей. Не успела начаться смена, как сломался угледобывающий комбайн. Ремонт огромной машины, застрявшей в пласте пустой породы на глубине несколько сот метров под землей, в кромешной темноте, навевающей клаустрофобию, стал просто кошмарной задачей, требующей физической силы, сноровки и терпения. Когда дети наконец починили проходческий щит, порвалась лента конвейера. Маленькие шахтеры, закидывающие уголь лопатами, были черными с ног до головы, и только белые зубы блестели, когда они открывали рот. Замена ленты оказалась изнурительным занятием, и, когда она была закончена, все валились с ног от усталости. Приближался конец смены, поэтому ребята успели наполнить только одну вагонетку, но та сошла с рельсов, проехав лишь несколько метров. Какое-то время дети пытались поднять ее рычагами и домкратами, но вагонетка даже не шевелилась, и в конечном счете им пришлось ее разгрузить, чтобы поставить обратно на рельсы. Они надрывали спины, дыша воздухом, насыщенным удушливой угольной пылью. Когда вагонетка наконец была поставлена на рельсы, пришлось снова загружать ее углем, что потребовало больше сил, чем разгрузка. Когда юные шахтеры поднялись из забоя, они свалились на полу в раздевалке, покрытые угольной пылью, слишком уставшие, чтобы идти в душ.

– Все прошло замечательно! – сказал один из юных шахтеров. – По крайней мере никто не пострадал. В забое бывают шесть типов вещей: уголь, порода, железо, дерево, кости и плоть. Самые мягкие – это кости и плоть, а детские особенно!

Для поддержания общественного порядка в стране детей требовались силы и выносливость взрослых, что для большинства детей оказалось очень трудно. И это еще полбеды: для того чтобы выполнять простейшую работу, ребенку должно было быть по крайней мере восемь лет, а для более сложной работы уже требовался возраст десять лет и старше, поэтому относительная доля трудоспособного населения значительно снизилась по сравнению с тем, что было прежде, и детям приходилось трудиться гораздо более напряженно, чем взрослым. Добавим к этому учебу, и станет ясно, как сильно уставали дети. Практически у всех болела голова, они пребывали в постоянном стрессе, и в целом здоровье детского населения резко ухудшилось.

Однако юных руководителей больше всего беспокоило психическое состояние детей: ощущение новизны труда давным-давно прошло, и дети обнаружили, что по большей части работа является тупой и монотонной. Незрелый детский разум с огромным трудом представлял жизнь как нечто строгое и упорядоченное, при этом отсутствовало мотивирующее присутствие родных, поэтому дети не понимали значение своей работы. Без духовной поддержки тяжелая, однообразная работа совершенно естественно превращалась в изощренное истязание. Когда юные руководители посетили электростанцию, один мальчик красочно описал свое эмоциональное состояние:

– Смотрите, вот мы должны сидеть весь день в центре управления и таращиться на все эти цифры и стрелки, лишь изредка что-то подправляя, когда показатели выходят за границы нормы. У меня не осталось никаких чувств к своей работе. Я словно стал частью огромной машины. Какой в этом смысл?

Возвращаясь на самолете обратно в Пекин, руководители, погруженные в свои мысли, смотрели на проплывающие внизу горы.