Михаил Савеличев - Черный ферзь [litres]

Сворден вообще перестал понимать о чем они толкуют, а главное – почему они об этом толкуют, и еще главнее – за каким умгекеркехертфлакш он здесь сидит, имея сомнительное удовольствие лицезреть копхундью морду Чудесника?

– Хорошо, друг мой Навах, – вдруг сказал Чудесник, прервав изложение какой-то весьма запутанной, как показалось Свордену, идеи. – Я устрою вам свидание с трахофорой. У меня есть… – Чудесник запнулся, подбирая нужное слово.

– Вертолет? – с надеждой спросил Навах, подавшись вперед.

– Да, вертолет, – подтвердил Чудесник. – Я дам вам вертолет. Вам нужно время для сборов?

– Нет, дружище мой Чудесник! – вскочил на ноги Навах, чуть ли не пританцовывая от нетерпения. – Я и так слишком долго ждал!

Сворден хотел заикнуться о необходимости пополнить боеприпасы, но сообразил, что для этого придется еще какое-то время попользоваться гостеприимством живорезов, и приткнулся. Невыносимо хотелось сбежать из здешнего зверинца прямо сейчас. Поэтому он только спросил:

– А что такое вертолет?

Вертолет на поверку оказался жутким устройством. Будь воля Свордена, он использовал бы его исключительно для допросов с пристрастием самых гнусных материковых выродков. Выродков из выродков.

Список претензий к, кехертфлакш, машине сложился у Свордена обширный, хотя, в принципе, можно было ограничиться уже первым пунктом – она летала.

Когда Чудесник привел их к затерянному в глубине леса ангару, и они с Навахом увидели вертолет, то Сворден поначалу никак не мог сообразить – как эта штука передвигается по земле. Неуклюжее тело машины с раздутым передом и длинным тонким задом венчали поставленные друг над другом лопасти, а опиралась она на крохотные толстенькие колеса. Больше всего вертолет смахивал на стальную саранчу.

– Ну и рухлядь! – не сдержал восторга Навах, на что Чудесник несколько обидчиво выразился в то смысле, что друг Навах отнюдь не обязан принимать в дар чудесную машину и вполне может предпринять путешествие пешком, благо он, Чудесник, с удовольствием укажет ему направление…

Навах прервал Чудесника, уверив того, что его неосторожное восклицание ни в коей мере не выражало разочарование от столь щедрого дара, а наоборот – являлось свидетельством восторга, который охватил его, Наваха, при виде вертолета…

Пока они обменивались взаимными любезностями, Сворден обошел машину, попинал колеса, заглянул в кабину, где размещались два кресла, стиснутые приборами и рычагами, поискал вооружение (не нашел) и еще раз попытался прикинуть – как несуразная машина может ездить, а главное – каким образом Навах собирается на ней пробираться через лес.

Прикидывал он и так и сяк, пока в его голове не блеснула ослепительная догадка – раскручиваясь, лопасти превращаются в огромные резаки, прокладывающие в лесу просеку для движения вертолета. Ему представилась неуклюжая и несуразная машина, над которой с огромной скоростью вращаются резаки, и ничто не может перед ними устоять – ни кустарник, ни дерево, и в плотном облаке щепок, листьев, рева и визга они с Навахом прорубают в плотной стене леса дорогу! Берегись зверье! Берегись материковые выродки! Десант Дансельреха идет!

Лишь когда Сворден оказался крепко пристегнут к креслу, на его голову водружены наушники с переговорником, а Навах, подмигнув и помахав Чудеснику, взялся за рычаги, и вертолет, раскрутив лопасти, вместо того, чтобы двинуться к лесу, вдруг оторвался от земли, десантник засомневался в своей догадке. А затем просека с ангаром резко ушла вниз, Сворден рванулся из кресла, но ремни держали крепко.

– Мы летим! – заорал Сворден, но Навах, видимо, принял вопль отчаяния за крик восторга и покивал – летим, мол, летим. Он небрежно двигал рычагами, переключал что-то на приборной панели и выглядел так, будто подниматься в воздух на вертолете для него плевое дело.

Лес остался глубоко внизу, став похожим на океан. Густые кроны деревьев слились воедино, и по ним прокатывался ветер, возгоняя волны. Кое-где из лесного моря торчали перекошенные фермы непонятного назначения, плотно поросшие уже знакомым мочалом, которое развевалось словно флаги.

Отсюда, сверху, становилось еще яснее видно как мир все круче забирался вверх, пока его края не расплывались в дрожащем мареве света, но даже за ним ясно ощущалась могучая непроницаемая твердь.

Свордена затошнило. Почувствовал неладное, Навах спросил:

– Как себя чувствуешь?

– Блевать хочется, – признался Сворден и крепче вцепился в зажатый между коленями автомат.

– Терпи, солдат, – осклабился Навах. – Эко тебя перекосило, – добавил он, взглянув на десантника.

– Легко? – процедил сквозь стиснутые зубы Сворден, отчаянно борясь с тошнотой.

– Что – легко? – не понял Навах.

– Вертолетом управлять.

– Запросто. Все-равно что на кончике карандаша удержать плашмя тарелку, – усмехнулся Навах. – Научить?

Сворден отчаянно потел.

– А еще горизонт очень мешает, – продолжал делиться секретами мастерства Навах. – Хочется все время задрать нос машины, будто на самом деле летишь внутри чашки. Неопытные пилоты так и делают, отчего вертолет поднимается на предельные высоты. Градиенты рефракции и гравитации здесь надо копчиком чуять… А главное – не верить собственным глазам. Только приборам. Сколько мы из-за этого таких машин потеряли! Ну, и людей, конечно.

– Мы? – промямлил бдительно Сворден, будто в надежде, что воспрянувшая из спячки подозрительность оборет позорное состояние тошнотворного страха высоты.

– Мы, мы, – рассеяно покивал Навах. – Но если человек с головой, а не кочаном, то вертолетчик в нем быстро проклюнется… Вот, помнится, пришел к нам такой курсант… – и Навах завел неимоверно длинную и нудную историю как в зеленом еще парнишке проклевывался будущий вертолетчик.

От подобной тягомотины, которую Сворден оказался вынужден слушать, заныли зубы, но через какое-то время он вдруг обнаружил – тошнота если не отступила полностью, то ее натиск ослаб, и одного глотка достаточно, чтобы загнать едкую горечь обратно в желудок.

– А потом он не вернулся на базу, – сообщил Навах в конце истории. – Сколько искали в лесу, но так и не нашли – ни его, ни вертолета. Полегчало?

– Полегчало, – сказал Сворден и стал смотреть на лес.

Лес тоже смотрел на Свордена.

С высоты лес уже не казался морем – вечной битвой волн и ветра, двух сил, что вздыбливают и гасят друг друга. Наоборот, в нем возникла странно знакомая регулярность, опознать которую Сворден затруднялся не в силу ее расплывчатости, искаженности, а, как он чувствовал, ее чудовищной неуместности здесь и сейчас. Сворден вглядывался в густо поросшие деревьями черты, и ему казалось – еще чуть-чуть и необходимая разгадка возникнет в голове, но тут Навах сказал: