Иван Миронов - Высшая каста [litres]

– Я… я не могу, – слезно пробормотал профессор.

– Что?! – Берия даже растерялся.

– Лаврентий Павлович, при всем к вам уважении, поймите меня правильно, это государственная тайна, и, если вы об этом спрашиваете, значит у вас или нет к ней допуска, или вы меня испытываете. Но я не могу…

– Слушай сюда, сволочь. Мне достаточно пошевелить пальцем, и всю твою семью сгноят в ГУЛАГе. Как думаешь, долго они там протянут?

– Вы злитесь, а злость затмевает разум. – Збарский вытянул шею и прикурил потухшую папиросу.

– Да ты, мышь паскудная! Да я! – Берия налился, как гранат, и сжал кулаки.

– Простите, но вы до сих пор думаете, что можете на что-то повлиять, а смерть страшна и конечна, – профессор странно улыбнулся.

– Но ты же минуту назад ползал у меня в ногах, умолял сохранить тебе жизнь, – ошарашенно пролепетал Берия.

– Это лишь ваш шаблон, ритуал принятия решений. Одним для аппетита подавай «Шато Марго», другим – слезы и унижения. Но и то, и другое всего лишь ритуал, условность, блеф.

– Что?! – Берия осекся, с замиранием сердца наблюдая, как затравленная физиономия профессора обретает новые, нечеловеческие черты.

– Надо сказать, что вы оказались способным учеником. Не думал, что сможете меня отыскать. И разрешите полюбопытствовать, какое обращение вам более приятно, ведь ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

Берия вжался в стул, спасительно уставившись в свои золотые часы.

– Я хочу знать все! Что это за дьявольский эксперимент и кто ты, черт побери, такой?

– Смею вас заверить, что человек имеет право не знать то, что его уничтожит, – величаво изрек Збарский.

– Что? – в бессилии прошептал Берия.

– Всякая правда, о которой вы не догадываетесь, убийственна. Истина – всегда горе для непосвященного. Истина под силу лишь избранным. Блаженно не ведайте, и будет в вас покой и радость. – Збарский затрясся глухим смехом. – Разрушители мифов, всякие себе на уме историки, писатели, философы, думаете, они – это прогресс? Как бы не так. Они и есть первые могильщики прогресса. Научные террористы, отчаянные искатели правды, которая убивает слабых, а сильных делает бессмертными. Подлинный прогресс осушает реки воды живой, чтобы, выйдя из берегов, они не потопили стада, которые пасем мы жезлом железным. Этот мир существует, пока человеку неведом дух жизни, неведома сила, которой он обладает, неведома энергия сознания, сокрушающая материю, границы времени и выдуманные законы природы. Могучие народы, возомнившие себя богоносными, из века в век будут стираемы с лица земли, как смертельная угроза миропорядку. Свободная воля неизбежно порождает восстания, анархию и хаос. Вырвавшаяся из нежных пут страха и заблуждений идея создает резонанс, способный разрушить столетиями возводимые государственные пирамиды, подобно проклятию, отравляющему и убивающему человеческий организм, – профессор перевел дух.

– Боитесь конкуренции? – к Берии вернулся голос.

– Конкуренция – это борьба равных. Уничтожая сильных, для слабых мы придумали жизнь, смерть, физику, болезни, деньги и прочие наборы глупых аксиом – колючую проволоку для овец, взамен забрав генетическую память и остатки воли, разжигающие сомнения. Глупые и покорные – вот соль земли. Чем субстанция примитивней, тем она жизнеспособней. Глупости не нужны доказательства, а интеллект требует постоянных решений, таких же сложных, как и он сам. Сила и смелость всегда проиграют трусости. Трусость выживет, смелость обречена, сила будет сметена хитростью. Трусливый идиот, скованный псевдоистинами, вот на чем стоит наш мир, в котором нет места потрясениям, революциям и хаосу. Но ты пришел сюда не за этим. Ты хотел знать иное, но когда узнал, понял, что не знаешь ничего. Ты хотел прозреть, но когда увидел, понял, что ослеп. Ты хочешь всего лишь выжить, а значит, уже обречен, ибо ты не умрешь, пока знаешь, что смерти нет. Ты ищешь выход в чистом поле, ищешь ответы, на которые не помнишь вопросы, а ведь совсем недавно ты возжигал их на этой стене.

В этот момент Берия пружиной подскочил к Збарскому, один за другим нанося удары по козлиной физиономии. Профессор изможденно мычал, захлебываясь кровью.

– Старый черт! Забью тебя, запытаю. Ты мне все расскажешь.

Берия повалил профессора на пол, продолжая мутузить его ногами. Збарский яростно захрипел и попытался поднять правую руку.

– Ну, животное, говори, пока я тебе башку не размозжил, – Берия пнул профессора в голову и отступил.

Збарский, цепляясь за привинченный стул, поднялся с пола, закинул голову, стараясь не расплескать хлеставшую из перебитого носа кровь.

– Говори! – зарычал Берия, вновь подступаясь к арестанту.

– Что бы вам ни казалось, это только кажется. Что есть реальность, а что есть галлюцинация? Все здесь! Здесь! – обезумевший профессор стучал пальцем по голове. – Ты сам все придумал: себя, друзей, свою красивую, но абсолютно пустую жизнь. Ты поверил ворам, деньгам, слезам проституток и словам правителей, ты поверил в сны, в черта, в профессора Збарского, но не можешь поверить в свое спасение. Чем же я тебе могу помочь?

– Я тебя уничтожу! Буду отпиливать от тебя по кусочку!

– Не получится, – отхаркивая кровь, прохрипел профессор. – Но мы обязательно продолжим разговор. Ибо если какая-то удивительная вещь случается один раз, вовсе не значит, что она повторится, но если она происходит второй раз, то обязательно произойдет и в третий. А пока мы расстанемся. Вы уже проснулись.

– Врешь, сука! – заорал Берия.

– Вы уже проснулись. – Обеспокоенное лицо Симона склонилось над Мозгалевским, а чуть поодаль стояла испуганная Полина.

Сегодня Лаврентий Павлович целый день не покидал своего особняка. Ему недужилось. Декабрьская хмарь пошатнула здоровье атомного маршала. Доктора, которых Берия побаивался и к себе допускал только в исключительных случаях, в этом доме не появлялись. Он сидел перед огромным камином, обрамленным красным деревом с резными мужиковатыми ангелами, державшими щит с чьим-то дворянским гербом. На столике возле кресла, в котором утопал маршал, стоял подостывший чай, ополовиненная бутылка коньяка, лимонные дольки на фарфоровом блюдце и ваза с рыхлыми апельсинами. Берия просматривал документы и одновременно срезал ножиком для писем сочную кожуру, выбрасывая ее в камин вслед за ненужными бумагами. Апельсиновые корки, пожираемые языками пламени, с треском чернели и съеживались.

Мысли Лаврентия Павловича метались в простудной лихорадке. Почему ему, всесильному, готовившемуся взять власть в Красной империи, приходится утаивать отношения с Катей? Потом до головокружения охватывала тоска по дочери, с которой он не виделся уже две недели, отчего злоба к жене комком подкатывала к горлу. Блуждающим рваным сознанием он пытался сконцентрироваться на служебной записке о ходе работ по отладке зенитно-ракетной системы «Беркут», должной обеспечить безопасность Москвы от воздушного нападения. Разработку «Беркута» вело Конструкторское бюро № 1, возглавляемое Серго, его сыном. В записке указывалось, что испытания не могут состояться в срок, их нужно переносить на весну следующего года. Отсрочка грозила обвинениями в саботаже, чем не преминут воспользоваться противники Берии. И хотя развитие событий шло четко по плану атомного маршала, сгущавшиеся над ним тучи прививали изжогу рокового промедления.