Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Чего же удивляться, что через девять месяцев у них родилась дочь?

Лина даже немного огорчилась, ей хотелось, чтобы родился мальчик и обязательно похожий на Сашку.

— Ладно, — успокоил ее муж. — Сначала нянька, а потом…

И оба прыснули, влюбленно разглядывая розовый байковый пакет, перевязанный красной лентой. Девочку назвали Светланой. Отмечали ее рождение всем офицерским общежитием — поставили в коридоре строительные козлы, на них доски постелили, все это накрыли простынями — стол получился, лучше не надо! Пили сладкое вино «Кюрдамир» и молдавский «Херес» из кружек и стаканов, шашлыки у входа жарили, танцевали до упада, друзья донимали Лину и Сашку солеными шуточками, все было так, словно не им завтра было вновь взлетать на трубе с керосином, как Сашка называл свой МиГ.

А Лина убежала из-за стола, села около деревянной кроватки, которую солдаты из БАО за день сделали, и долго смотрела в розовое личико с двумя дырочками крошечного носа и маленькими влажными губками, постоянно шевелящимися во сне. Смотрела и с тревогой думала, что дальше будет — не дай Бог ее дар унаследует, не дай Бог!

Она ведь старалась не показывать, что умеет. Ну, разве что ангину кому-то незаметно полечит, ушиб какой. Только однажды и не сдержалась, когда Ваня Киреев разбился при прыжках. Сидела у госпиталя и залечивала на расстоянии все его ушибы, разрывы и внутренние повреждения. И ничего — даже не комиссовали, годным признали безо всяких ограничений, хотя при поступлении Вани в госпиталь врачи в один голос говорили, мол, к сожалению, не жилец.

Счастья, счастья ей хотелось, так хотелось, прямо хоть пауков ешь! Хорошо, что Сашка, нежный, заботливый Сашка у нее был. И Светка родилась. А больше ей и не требовалось.

Время было странное.

Американцы казали стране кукиши и грозили атомной бомбой. Летать Сашке и его друзьям приходилось много. А тут еще в Корее что-то странное началось, все жены летчиков боялись, что ребят туда воевать с американцами отправят. Совсем недавно война закончилась, в центральных районах еще не все развалины убрали, не все окопы перепахали, а тут — на тебе! — опять начинается.

Двенадцать самых опытных летчиков из полка, в котором служил Сашка, откомандировали в распоряжение Генштаба. Тут и гадать не стоило, где русским соколам быть, под каким небом на солнце крылышками блистать. Лина тайком пыталась заговорить их, да сама едва не запуталась — столько заговоров оказалось на ратников, идущих на войну, да только все они старыми выглядели. От пушек, пищалей, медных, свинцовых да каменных пуль, от стрел да кулачных бойцов, от рогатин и ножей заговоры имелись, а для летунов не было. Слава Богу, Сашку не тронули, оставили по молодости лет в полку. А потом на двух летчиков похоронки пришли — так, мол, и так, пали Василий Кузьмин и Николай Евграфов смертью храбрых, выполняя свой интернациональный долг.

Молодые жены выли в своих комнатах, и Лина разрывалась между ними, пытаясь облегчить страдания сразу обеих. Подружками они были, не могла она остаться равнодушной к сдавленным рыданиям, доносящимся из «пеналов». И Светку было жалко — постоянно просыпался ребенок и вздрагивал, лежа в своей кроватке. Вздрагивал и совсем взрослыми глазами смотрел в пространство перед собой. От этого взгляда становилось не по себе. «Господи, не дай дара ребенку, хватит уж меня одной!» — горячо молилась Лина.

Но время шло, и все постепенно забывалось. Молодые вдовы покинули расположение части и отправились на поиски своего гражданского счастья, в расположение пришли новые летчики, которые заняли вакантные должности в полку. Начали приходить новые самолеты, которые были на порядок выше прежних, — и летали лучше, и управляться с ними стало проще. Молодые летчики иногда собирались у общежития, жарили шашлыки, спорили о преимуществах «мигов» над «сейбрами», руки их совершали плавные и стремительные маневры, а Светка делала первые неуверенные шаги, цеплялась за колени отца и довольно визжала, когда ее подбрасывали в воздух. Лина тревожно наблюдала за этими играми. Не то чтобы она боялась за Светку. Летчики были парни молодые и ловкие, никто бы девочку из рук, конечно, не выронил, но Лина помнила, как она в детстве бежала по воде, и сейчас внимательно смотрела — не замедлится ли полет взмывающей к небу дочери, не обнаружится ли склонность ее к волшебству.

Несчастье пришло, когда Светке исполнилось четыре годика.

Шли обычные полеты. Светка играла, разбросав игрушки по полу, а Лина стирала ее вещи в большом алюминиевом тазу, который местные умелицы из БАО изготавливали из списанных подвесных топливных баков истребителей. Сердце Лины вдруг сжалось, стало так дурно, что Лина побледнела и села рядом с тазом, держа в руках мокрую детскую кофточку. Глухой разрыв раздался, уже когда она все почувствовала. Не было это переходом на сверхзвук ниже положенной высоты. Грохот в небесах возвещал о конце ее счастья. Двадцать три исполнилось Лине. Казалось бы, вся жизнь впереди. А на что она, молодость, когда не хочется жить?

Хоронили Сашку, вернее все, что от него осталось, в закрытом гробу, Лине даже попрощаться с мужем не пришлось. На кладбище, да и потом она не рыдала, просто стояла каменная, прощаясь со своим коротким счастьем. После недолгих поминок вернулась в комнату, посидела немного, пытаясь справиться со своей тоской, и принялась собираться в дорогу.

А куда ей было ехать? В деревню она отправилась, к матери. Где еще перышки, обмоченные слезами, можно высушить, где сил набраться, как не в родном лесу, у белых березок и спокойных пушистых елей?

Мать ей ничего не сказала, встретила так, словно иначе и быть не могло, зато дядьки сразу пришли к ним в дом — Сашку помянуть. У них все праздники и все несчастья отмечались одинаково. Посидели молчаливо, опорожнили две бутылки, покурили рядом с избой и отправились восвояси. Обошлись без шуток — не тот случай был, не тот случай.

— Как же ты теперь? — спросила мать вечером, когда зажгли в избе лампу.

Лина молча пожала плечами.

— Ничего, — вздохнула мать. — Ты еще девка молодая, найдешь свое счастье. Первый-то никогда последним не бывает!

Лина с матерью ругаться не стала, хоть и дикость та сказала — кто же Сашку заменить может? Лина и не представляла, что ее может другой мужчина коснуться, помнило ее тело нежные Сашкины ладони, память хранила хрипловатый и ласковый голос мужа. Надо было учиться жить без него.

— Работать пойду, — сказала Лина без особой уверенности в голосе.

— Да где ж ты ее здесь, работу найдешь? — грустно сказала мать. — Езжай лучше в город. Там тебе все будет. А здесь… — она безнадежно махнула рукой, погладила Лине волосы, перекрестилась на иконку, темнеющую в углу, и вышла, чтобы дочь не увидела, как она плачет.