Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Между тем в стране началась перестройка. Добро бы ее начал горный беркут, тогда бы она достигла определенных успехов, но начал перестройку степной коршун, обессилевший от минеральных вод. Из-за этого все в стране поползло вкривь и вкось, а в чистых небесах пока еще великой страны заметались самые разные птицы — от лесного ястреба до жадного воробья. При этом каждая птица хотела только одного — она хотела сытно поклевать, и потом уж ей хотелось вдоволь почирикать.

Не обошлось и без беркута.

На маленькую, но гордую родину вайнахов он и спланировал. Звали беркута Джохаром Дудаевым, и был он боевым небесным генералом, который прославился тем, что умело и расчетливо бомбил Афганистан. Известное дело, бомбометание всегда схоже с обгаживанием людей птицами. Так вот, генерал Джохар Дудаев придумал, как это делать с использованием передовых методов научной организации труда. Вследствие этого эффективность обгаживания резко возросла.

Что, однако, особой славы генералу не принесло.

Поэтому он и спланировал с выпущенными когтями на горную республику. Там только и ждали беркута, чтобы объявить его своим президентом. Время тогда было такое, клич бросили: каждому орлу — свою республику. Поэтому против генеральских амбиций никто особо не протестовал, пока не выяснилось, что для беркутов чужих отар не бывает, для него каждая отара своя.

К сожалению, выяснилось это не сразу, но когда все-таки выяснилось, грянула неизбежная война.

Был одна тысяча девятьсот девяносто пятый год, когда за крыльями могучего беркута не стало видно нефтяной трубы, которая нравилась всем.

В чеченскую кампанию одна тысяча девятьсот девяносто шестого года не уберегся и Салауддин Баймиров. Хуторок его местная милиция брала по всем правилам военного искусства, используя учебники тактики боя прославленного полководца Михаила Тухачевского, которого к тому времени уже реабилитировали и начали поднимать на щит.

Кто знает, как военные познания полководца повлияли бы на войну с Германией, но опыт, приобретенный Тухачевским на Тамбовщине, для царицынской милиции не прошел даром. Первая волна милицейского спецназа залегла в коровнике, вторая докатилась до кошары, третья, которую возглавлял сам начальник районной милиции, обливаясь потом, штурмом взяла летнюю кухню, где Салауддин и его многочисленные домочадцы, спасаясь от июльской жары, пили чай.

Начальник районной милиции сел верхом на шаткий табурет, взглядом победившего завоевателя оглядел бедное убранство кухни, и сказал:

— Салауддин! Ты же знаешь, что сейчас идет война?

— Начальник, — с грустной мудростью одесского еврея возразил Салауддин. — Ты только посмотри, где она, эта война, и где я.

Начальник посмотрел и увидел, что война находится довольно далеко от мирного хутора Салауддина Баймирова, но признать это значило расписаться в собственном поражении. Но начальник уже так уверовал в победу, что переубеждать себя в обратном ему просто не хотелось, тем более что со всех сторон его окружали доблестные воины в камуфляже, от которых пахло свежестью коровьих лепешек, а некоторые из этих воинов с видимой брезгливостью вытряхивали из карманов «камуфлы» овечьи котяхи.

— Салауддин! — сказал тогда начальник. — Сдай оружие от греха подальше, я сам тебе добровольную выдачу оформлю.

И Салауддин Баймиров сдал ему все свое оружие, которое насчитывало восемь ножей разного размера, предназначенных для резки и разделки скота, два топора, которые вполне можно было использовать в ближнем бою, и старенькое ружье, с которым Баймиров изредка промышлял в охотничьи сезоны на местных озерах.

Начальник осмотрел этот арсенал и понял, что мыслей по захвату жителей районного центра в заложники, по примеру Первомайского и Буденновска, у Салауддина Баймирова никогда не возникало.

— Махан кушать будем? — робко спросил Салауддин. — Водку пить, а?

От махана районный начальник хотел отказаться по причине войны двух народов, но второе замечание его смутило. Как всякий оперативный работник милиции, он хорошо знал поговорку, гласившую: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И начальнику захотелось узнать, какие мысли живут в голове горца, живущего на территории его района, не вынашивает ли он все-таки черные замыслы против пригревшей его области.

— Водка, говоришь? — распустил он ремень на две дырочки. — Махан, говоришь?

И мановением руки отправил весь свой боевой отряд на все четыре стороны — только желтые с голубой полосой «уазики» по степным дорогам мелькнули.

Уже далеко за полночь над озером, к которому приткнулся хутор Салауддина, слышались отраженные водой голоса.

— Уезжай! — просил начальник районной милиции. — Уезжай, Салауддин! Я понимаю, ты мирный чечен, но ведь покою из-за тебя не дают. На каждом совещании пальцем тычут: у него в районе чечены спокойно живут. Как на войне живу, честное слово!

— Начальник, — слышался в ответ рассудительный голос с легким кавказским акцентом. — Ну, куда мне ехать? Здесь мой дом, здесь у меня хозяйство, я ведь чабан, а не герой. Ну поеду я в Чечню. Тебя же здесь местные беркуты заклюют — вот здесь, в этом самом районе будущий террорист жил, а начальник его отъезду даже не воспрепятствовал.

— Так что же мне делать, Салауддин? — пьяно заплакал начальник.

— Ничего не делай, — подумав, сказал Салауддин Баймиров. — Живи себе. Собаки лают, а ишаки идут. Живи себе, помни мой дом, приезжай отдохнуть, махан покушать. Сам приезжай и друзей привози.

Утром следующего за милицейским налетом дня молчаливая жена Салауддина Эльза накрывала на стол. Милицейский начальник, как почетный гость, все еще спал в доме на пуховой перине и среди пуховых подушек. Будить гостя невежливо, может подумать, что его торопятся выгнать из дома. Гость должен просыпаться сам.

— Мы уезжаем? — спросила Эльза, пряча глаза.

— Разве вайнах бросает свой дом? — удивился Салауддин. — Мы остаемся.

— Это хорошо, — вздохнула жена. — Тогда пойду кормить индюков. А ты поймай рыбы.

— Вай, Эльза, — недоверчиво просмотрел Салауддин на жену. — Зачем тебе рыба? Ты опять?

— Глупости, — сказала жена и провела ладонями по плоскому животу. — Просто рыбы захотелось. Давно не ела. Ты поймаешь рыбу?

— Свари картошки, — сказал Салауддин.

В сарае он нашел капроновый шнур и долго вспоминал, куда положил крючки, а когда наконец вспомнил, картошка была готова, и от чугунка во все стороны шел пар. Салауддин положил в сумку несколько еще дымящихся картофелин и спустился к озеру. Рыбачил он нехитрым способом: привязывал к капроновому шнуру крючок, сажал на него картофелину и забрасывал эту нехитрую снасть в воду, прикрепив другой конец к стволу стоящей у воды ветлы. Повторив эту нехитрую операцию несколько раз, Салауддин огляделся. Утро было в самом разгаре. Трещавшие всю ночь кузнечики устало замолкали, а вот стосковавшаяся за ночь по щебету птичья мелочь только начинала гомонить. В чистом голубом небе не было ни облачка, и две задержавшиеся летающие тарелочки, которых в Ленинском районе было великое множество, стыдливо заторопились домой, загадочно помигивая бортовыми огнями.