Андрей Столяров - Темные небеса

Разумные же мнения, изредка прорывавшиеся сквозь этот шквал, в основном сводились к тому, что «Звездный форпост» или «Терра», как арконского двойника Земли сразу же начали называть, дает человечеству уникальную гарантию выживания. «Мы просто пока еще не осознаем, насколько хрупким является наше существование, — писал Бернгард Клейни на сайте «Вашингтон пост». — Человечество может исчезнуть в результате столкновения нашей Земли с астероидом, которое мы не сможем предотвратить. Вероятность этого очень мала, но она все-таки выше нуля. Человечество может погибнуть в результате внезапно вспыхнувшей пандемии, которую мы опять-таки не сумеем локализовать. Нас может уничтожить взрыв супервулкана и последовавшая за ним вулканическая зима. Пылающие недра Земли нам пока не подвластны. Наконец мы можем уничтожить сами себя, если вдруг — не исключено, что в силу совершенно идиотских причин — разразится ядерный апокалипсис. Искра жизни, плавающая во тьме, погаснет. Никто никогда не узнает, что мы — были. А Терра, которую предоставляют арконцы, для нас словно счастливый лотерейный билет. Даже если сама Земля внезапно исчезнет, человечество как культурно-биологическое сообщество продолжит существовать — пусть и в другой галактике»…

Статьи подобного рода вряд ли могли остудить эмоциональный накал. Разум в тактическом плане всегда слабее эмоций, и вздымающаяся пена страстей, как правило, заслоняет собой подлинную реальность.

Тем более что всего через сутки обстановка опять резко переменилась: прозвучали сигналы на миллионах сотовых телефонов, планшетов, компьютеров.

Появилось так называемое «Приглашение».

Сложились из микроскопических пикселей картинки и тексты.

Настроение вновь трансформировалось.

Часы стали отсчитывать секунды новой эпохи.

Судя по показаниям навигатора, пробка на Московском проспекте начиналась возле «Парка Победы» и тянулась дальше — километра на четыре по Пулковскому шоссе. Это было еще ничего. За ночь ее, видимо, разгребли. Вчера, как Лизетта помнила, затор образовался еще у «Технологического института» и даже хуже — обе набережные Фонтанки были забиты машинами от Невского аж до Троицкого собора. С моста, где она стояла, прощаясь с городом, это было хорошо видно. Чуть вечерело, накрапывал мелкий дождь, крыши автомобилей блестели, как панцири жуков, вымерших от эпидемии.

Сегодня, конечно, было полегче. И дождевые тучи тоже рассеялись, впитанные небесной голубизной. Зато накатывалась жара, в салоне маршрутки воздух густел, превращаясь в прелую, несъедобную массу. Ничего себе — октябрь наступил. Оба люка на крыше были приподняты, но это не помогало. Тем более что дядь Леша внезапно свернул куда-то налево и притормозил у поребрика. Лизетта прочла указатель на доме — Благодатная улица.

— Все сидят на местах. Никто не выходит, — сказал дядь Леша. — Что там в новостях ДПС?

— Режим ограниченного выезда, — глядя в экран айфона, прочитал Павлик.

Он отслеживал сообщения по интернету.

— Чинок, поменяй табличку…

Чинок тут же со своего кресла в кабине сорвался в салон, перегнулся сзади через Лизетту, которая от неожиданности вздрогнула, вытащил твердый картон, скобами прижатый к стеклу, и аккуратно втиснул на ее место другой.

На снятой табличке Лизетта успела прочесть: «Сенная площадь — весь Московский проспект — Пулковское шоссе — аэропорт Пулково».

Эту табличку он бросил куда-то назад.

Однако дядь Леша тут же укоризненно произнес:

— Чинок!.. Ну ты — что?

— Ага! Понял! — Чинок вновь подхватил ту же табличку, выскочил из маршрутки, нырнул в ближайшую подворотню. Секунд через двадцать шмыгнул обратно. — Я ее в мусорный бак поглубже засунул…

Дядь Леша обернулся с водительского сиденья:

— Значит так. Сейчас на Софийской будет дорожный блокпост. Учтите: вы все сели ко мне на станции метро «Бухарестская». Направляетесь в Колпино, как бы туда маршрутка идет. Наружу не выходить, не встревать, еще раз напоминаю: переговоры с полицией веду я сам… Всем все понятно?..

— У нас же визы, обязаны пропустить, — сказала Тетка.

Дядь Леша некоторое время молча смотрел на нее. Затем разжал губы:

— Я спрашиваю: всем все понятно?..

Тетка насупилась и отвернулась.

— Тогда — с богом, вперед…

Перед постом на Софийской улице тоже образовалась пробка. Но — небольшая, спокойная, преодолели ее за сорок минут. Полиция работала энергично: подавляющую часть машин тут же разворачивали обратно. Пропускали, как Лизетта заметила, лишь фургоны и грузовики, которые, видимо, были из области. Режим ограниченного въезда и выезда, объявленный три дня назад, неукоснительно соблюдался. Никакие протесты не помогали. Вчера по городу прошла десятитысячная демонстрация: от площади Восстания по Суворовскому проспекту до Смольного, где располагалась резиденция губернатора. Размахивали флагами всех цветов, несли транспаранты с требованием «выпустить народ из тюрьмы». Полиция колонну сопровождала, но движению не препятствовала. Губернатор, в свою очередь, выступая по радио, заявил, что порядок в городе будет поддерживаться всеми законными средствами. Нарушители, хулиганствующие элементы будут привлекаться к ответственности.

Блокпост, впрочем, миновали благополучно. Маршрутка встала метрах в пятидесяти от ярко-канареечного ограждения. Дядь Леша, не дожидаясь, пока приблизится полицейский, бодренько соскочил и двинул к нему навстречу. Они о чем-то неслышно переговорили, затем полицейский откатил боковую дверь и обшарил взглядом салон. Это был жутковатый момент. Лизетте казалось, что у них на лицах написано, куда и зачем они едут. Полицейский сразу же все поймет и распорядится непререкаемым тоном: «А ну поворачивайте отсюда!» Краем глаза она видела, как судорожно сглатывает вдруг побагровевшая Тетка, как у нее ходит по горлу бугристый, хрящеватый кадык, видела, как сидя выпрямляет спину Зиновий Васильевич, будто ему дали команду: «смирно!», как испуганно подносит ладонь ко рту Ираида Игнатьевна, и глаза у нее расширенные, пустые, словно она сейчас закричит. Но полицейский за последние дни взирал на такие лица сто тысяч раз, у него самого было равнодушно набыченное лицо — дернул выпирающим подбородком, захлопнул дверь. Они с дядь Лешей отошли назад, за маршрутку и опять о чем-то неслышно поговорили. А через минуту дядь Леша вернулся и с досадливым кряхтением уселся за руль:

— Все… Поехали…

Никто не отозвался. Салон по-прежнему стискивала душная тишина. И лишь когда маршрутка вынырнула с другой стороны кольцевой автодороги, Тетка, уже вернувшая щекам обычный, поросячий, розовый цвет, нервно спросила: