Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

Они довольно долго бродили по парку, пока не отыскали лицо, истинно нуждающееся в подобной ценности, – одинокого мальца лет семи, меланхолично выжимавшего последние остатки масла и соли из кукурузной кочерыжки.

– А это тебе, – пропела Джейни. Ребенок, не обращая внимания на подарок, поднял к ней пугающе взрослые глаза.

Гип усмехнулся:

– Эх, сорвалось! – Он присел на корточки перед мальчишкой. – Давай-ка поторгуемся. Ты не возьмешься за доллар отнести эту штуку куда-нибудь с глаз моих?

Ответа не последовало. Мальчик обсасывал кукурузный огрызок и не отводил глаз от Джейни.

– Крепкий делец, – ухмыльнулся Гип.

Вдруг Джейни вздрогнула.

– Слушай, давай-ка оставим его в покое, – сказала она, неожиданно посерьезнев.

– Этому типу со мной так просто не справиться, – добродушно возразил Гип. Он поставил статуэтку возле стоптанных ботинок мальчугана и затолкал долларовую бумажку в складку его одежды, наиболее похожую на карман. – Очень приятно было встретиться с вами, сэр, – проговорил Гип, пускаясь за Джейни.

– Ну и фрукт, – проговорил он, нагоняя спутницу. Гип оглянулся. Ребенок все еще глядел вслед Джейни, хотя они удалились уже на полквартала. – Похоже, он на всю жизнь запомнил тебя… Джейни!

Широко раскрыв глаза, девушка замерла:

– Ах, чертенок ! – выдохнула она. – В таком-то возрасте! – И резко обернулась назад.

Глаза явно подвели Гипа: огрызок, как ему показалось, сам собой вырвался из грязных ладоней и, стукнув огольца по носу, шмякнулся о землю. Дитя отступило шага на четыре с весьма нелюбезным определением на устах и, закончив речь непечатным пожеланием, исчезло в аллее.

– Фью! – с уважением присвистнул Гип. – А зачем тебе такие длинные уши, бабулечка? – спросил он скорее для того, чтобы замять неловкость. – Я, кстати, ничего и не слышал, кроме последнего коленца, которое он пустил.

– Не слышал? – переспросила она. Впервые в голосе ее почувствовалась явная досада. И все же он ощутил, что не является ее причиной. Он взял Джейни за руку. – Пойдем-ка съедим что-нибудь, и все забудется.

Она улыбнулась, и все исправилось.

Потом была сочная пицца и холодное пиво в чересчур ярко-зеленом, местами облупившемся павильоне. Усталая и счастливая прогулка между темных уже павильонов к запоздалому автобусу, пыхтя, дожидавшемуся их на остановке. Чувство причастности, вызванное точным прилеганием спинного хребта к просчитанному кем-то профилю автобусного сиденья. Чередующаяся с улыбками общая на двоих дремота на скорости в шестьдесят миль в час, сквозь мерцающую огоньками ночь и наконец знакомая остановка на знакомой улице, пустой и безлюдной, но моей улице в моем городе.

Они разбудили дремлющего водителя такси и назвали адрес.

– Интересно, я полностью вернулся к жизни или мне предстоит что-то еще? – пробормотал Гип в своем углу сиденья и только потом понял, что она слышит его слова. – Получается так, словно весь тот мир, в котором я жил, занимал когда-то небольшое место в моей голове, где-то в таких глубинах, что мне его было даже не видно. А потом ты сделала из него комнату, затем город, а сегодня что-то огромное, ну как… – И, не найдя нужного слова, он умолк.

Свет фар встречной машины на мгновение высветил ее улыбку. Он продолжил:

– Вот я и думаю, каким на самом деле может стать этот мир.

– Много большим, – ответила она.

Дремотно откинувшись на спинку сиденья, он пробормотал:

– Я отлично себя чувствую, – и со странной интонацией добавил: – Нет, Джейни, я… – голос его осекся. – Мне плохо.

– Ну, тебе лучше знать, – спокойно ответила девушка.

– О нет. – Напряженность пришла в его голос и оставила его, он усмехнулся. – Опять он. И он ошибается. Ошибается. Он больше не сумеет заставить меня почувствовать себя больным. Водитель!

Голос его хрустнул переломленной веткой. Шофер от неожиданности нажал на тормоза. Гипа кинуло вперед, он уперся рукой в спину шофера.

– Едем назад!

– Божемилостивыймилосердный, – пробормотал шофер, разворачивая такси.

Гип обернулся к Джейни с ответом, неопределенным, не до конца оформившимся, однако она не задала ему вопроса. Она сидела спокойно и, как всегда, чего-то ждала. Тогда Гип приказал водителю:

– Следующий квартал. Да, здесь. Налево. Еще раз налево.

Потом откинулся назад, припав щекой к стеклу, и внимательно приглядывался к темным домам на черных лужайках. Наконец произнес:

– Здесь. Вон тот дом с подъездной дорогой, там, где высокая живая изгородь.

– Подъехать к дому ближе?

– Нет, – отрезал Гип. – Остановитесь подальше… здесь, чтобы хорошо его видеть.

Остановив машину, водитель обернулся.

– Приехали. С вас доллар и…

– Шшш! – звук получился настолько резким, что водитель остолбенел.

Через прореху в изгороди, пропускавшую в себя подъездную дорогу, Гип вглядывался в очертания неярко освещенного белого здания, осматривал строгий фасад, козырек над входом, опрятные ставни, дверь под полукружьем окна.

– Теперь едем домой, – проговорил он наконец.

На обратном пути никто не проронил ни слова. Гип ладонью закрывал виски, притеняя глаза. В уголке, который занимала Джейни, было темно и тихо.

Когда машина остановилась, Гип рассеянно помог Джейни выйти на дорожку. Он передал шоферу банкноту, получил сдачу, отсчитал и вернул тому чаевые. Такси отъехало.

Гип замер, уставившись на деньги, пальцем передвигая на ладони монетки.

– Джейни?

– Да, Гип.

Он посмотрел на нее. Лицо девушки растворялось во тьме.

– Что ж, войдем.

Они вошли в дом. Гип включил свет. Джейни сняла с головы шляпку, повесила сумочку на спинку кровати, уселась, сложив руки на коленях. Она ждала.

Он так углубился в себя, что казался ослепшим. А потом стал медленно пробуждаться, не отводя взгляда от лежавших на ладони монеток. Какой-то момент казалось, что он не усматривает в них ни малейшего смысла; а потом неспешно, не сразу осознал их значение, учел в своих размышлениях, итог которых отразился на его лице. Он сжал деньги в кулак, потряс им, а потом выложил перед Джейни на ночной столик – три скомканные купюры, горсточку серебра.

– Они не мои.

– С чего ты это взял?

Он устало качнул головой.

– Нет, они не мои. И никогда не были моими. И те, что потрачены на карусели, и на все эти покупки, даже на кофе по утрам. Считаю, что это взаймы.

Она молчала.

– Тот дом, – рассеянно проговорил он, – я был в нем. Как раз перед самым арестом. Это я помню. Тогда у меня не было ни гроша. Я постучал в дверь, грязный, свихнувшийся, а мне скомандовали «кругом», чтобы не попрошайничал. Не имел я тогда никаких денег. Я точно помню. У меня только и было, что… – Из кармана на свет явилась плетеная трубка, блеснула в свете лампы. Зажав ее в пальцах, он указал на ночной столик. – Но с первого же дня, как я здесь оказался, у меня завелись деньги. Каждый день, в левом кармане пиджака. Прежде я не задумывался над этим. Это ведь твои деньги, Джейни?