Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

Однако прежде чем впасть в растительное состояние, я вдруг ощутил досаду. Я попытался не обращать на нее внимания. Я обнаружил отсутствие любопытства в степени, достойной истинного супермена, однако досада никуда не делась. Мой локоть, обтекавший подлокотник кресла, ощущал некое давление. И я сразу оказался в неприятном и затруднительном положении, требовавшем от меня сконцентрироваться на его источнике; наконец, осознавая, что подобная концентрация внимания на чем бы то ни было представляет в данном случае наименее желанный поступок, я сдался, с глубоким вздохом открыл глаза.

Это была бутылочка.

Зажмурившись, я посмотрел еще раз, однако она осталась на месте. Дверца шкафа осталась открытой, полка располагалась прямо напротив меня, и я решил, что бутылочка каким-то образом выпала. Подумав, что если проклятая штуковина окажется на полу, то дальше ей упасть будет уже некуда, я локтем спихнул ее с ручки кресла.

Упав на пол, она подпрыгнула, причем с такой точностью, что оказалась в том же самом месте, откуда начала свое движение – на ручке моего кресла, под локтем. Пораженный этим, на сей раз я смахнул ее уже более сильным движением, и она отлетела к стене, от которой отскочила к полке под моим маленьким столиком, a оттуда назад на подлокотник кресла – теперь уже самым уютным образом устроившись прямо на моем плече. Выбитая прыжками пробка выпрыгнула из горлышка и покатилась мне на колени; и я застыл, вдыхая сладкий, с горчинкой, аромат содержимого, ощущая себя испуганным и глупым как неведомо что.

Схватив бутылочку, я вдохнул. Запах отчего-то показался мне знакомым… где же это было? О… ах да; так пахнет тушь, которой пользуются молодые китаянки в притонах Фриско. Мутноватая жидкость выглядела черной. Я осторожно пригубил. Неплохо. Если здесь нет алкоголя, значит, старикашка из магазина обнаружил чертовски недурной заменитель спирта. Второй глоток принес мне удовольствие, третий истинное восхищение, но четвертого уже не получилось, потому что к тому мгновению маленькая бутылочка оказалась пустым-пуста. И в этот самый миг я вспомнил название черного ингредиента, наделенного этим забавным ароматом. Кохл. Трава, которую на Востоке используют для того, чтобы получить возможность видеть сверхъестественные создания. Глупый предрассудок!

И тут проглоченная мной жидкость, согревшись и разнежившись в моем желудке, начала шипеть и пузыриться. Начал раздуваться и я. Я попытался встать, но не сумел этого сделать. Комната разлетелась вдребезги, обломки ее устремились ко мне, и я отключился.

Никогда не просыпайтесь подобным образом. Поберегите себя и будьте осторожными с подобными вещами. Только не надо выбираться из гнилого сна, осматриваться вокруг и разглядывать всю эту дрянь – порхающую, повисшую в воздухе, летающую, ползущую и лазающую там и сям – пухлую, сочащуюся кровью, состоящую из каких-то пленок и безногую, а также разные куски и кусочки, проходящие по части человеческой анатомии. Это было ужасно. В каком-то дюйме от моего носа плавала целая ладонь; от моего потрясенного вздоха она отлетела в сторону, трепеща пальцами в такт движению воздуха. Какой-то покрытый венами клубень выкатился из-под моего кресла и направился куда-то в сторону. Потом что-то застучало, и я увидел перед собой пару челюстей, зловеще скрежетавших и обходившихся без какого-либо лица. Кажется, я не выдержал и закричал. Тогда – знаю – я вырубился снова.

Когда я проснулся в следующий раз – наверное, по прошествии достаточного количества часов, потому что было светло и часы мои остановились, – положение дел несколько улучшилось. O да, возле меня по-прежнему моталось несколько страшил. Однако теперь они меня отчего-то не беспокоили. Я уже практически уверился в том, что рехнулся, а раз так, зачем же теперь беспокоиться? Не могу точно сказать, должно быть, меня умиротворил один из присутствовавших в бутылочке ингредиентов. Я ощущал любопытство и волнение – не более того. Я огляделся вокруг, ощущая едва ли не удовольствие.

Стены сделались зелеными! Унылые обои стали невыразимо прекрасными. Их покрывал как будто бы мох, однако такого мха человеческим глазам видеть еще не приходилось. Он был густой и длинный и слегка шевелился – не от дуновения, но как бы вырастая. Завороженный, я подошел к стене, чтобы приглядеться попристальнее. Он действительно рос, во всей торопливой магии спор и корней; однако сии торопливые чары были только частью общего волшебства, потому что такой зелени никогда не бывало на свете. Прикоснувшись к стене, я погладил ее, но ладонь моя ощутила одни только обои. Впрочем, сомкнув пальцы, я ощутил легкое прикосновение к коже, вес двенадцати солнечных лучей, мягкую упругость угольной тьмы в замкнутом пространстве. Ощущение рождало тонкий восторг, и за всю свою жизнь я еще не испытывал подобного счастья.

Вдоль плинтусов тянулись рядки белых как снег поганок, пол превратился в траву. Вдоль щели по дверце шкафа змеились покрытые цветками лианы, и лепестки их имели неописуемую окраску! Мне казалось, что до тех пор я был слеп – да и глух тоже; ибо теперь я мог слышать шелест копошившихся в листве алых и прозрачных насекомых, да что там – даже неумолкающий ропот растущих растений. Меня окружал новый и очаровательный мир, мир настолько хрупкий, что дуновение, поднимаемое моими движениями, срывало лепестки с цветков, настолько же реальных и естественных, как и немыслимых. Охваченный восторгом, я крутился на месте, перебегал от стены к стене, заглядывал под свою старую мебель, в свои ветхие книги и повсюду находил нечто еще более новое или прекрасное. И рыдание я услышал в тот самый миг, когда, лежа на животе, разглядывал пружины матраса, среди которых угнездилась колония похожих на самоцветы ящериц.

Голос был юный и жалобный, он не имел права находиться в моей комнате, где царило полное и абсолютное счастье. Я встал и огляделся; в углу скрючилась прозрачная фигурка маленькой девочки. Спиной она опиралась о стену. Тонкие ножки ребенка были скрещены впереди, в одной руке она растерянно держала за ножку затрепанного игрушечного слоника и прикрывала лицо другой. Длинные темные волосы, рассыпавшись по плечам, скрывали ее лицо.

Я спросил:

– В чем дело, детка?

Терпеть не могу, когда дети плачут подобным образом.

Оборвав рыдание на середине, она стряхнула волосы с лица и поглядела куда-то мимо меня, а испуг наполнял ее огромные, полные слез фиалковые глаза и побледневшую оливковую кожу.

– Ой! – пискнула она.

Я повторил:

– В чем дело? Где ты находишься?

Она опасливо прижала слоника к груди и прошептала:

– Г… где ты находишься?

Не скрывая удивления, я сказал: