Роб Харт - Склад = The Warehouse [litres]

– Позвольте мне заплатить, – сказал он, выставив вперед руку и прикоснувшись при этом к ее руке.

– В этом нет необходимости…

– Я хочу, – сказал он, постукивая часами о диск, край которого загорелся зеленым. Она улыбнулась и подняла стакан. Он взял свой и чокнулся с нею.

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье.

Он допивал пиво, она сделала большой глоток водки. Затем Пакстон поставил кружку на край стойки, чтобы бармен заметил и принес ему еще. Молчание затянулось на мгновение дольше, чем ему хотелось. Вбирая в себя атмосферу бара, оно становилось все более тяжелым. Пакстон понял, что ничего умного придумать не удастся, и спросил:

– Ну, как? Осваиваетесь?

Цинния слегка приподняла бровь, как бы говоря: «Ничего лучше не придумал?»

– Пока все нормально. Работа тяжелее, чем я думала. Приходится бегать так, что под конец едва на ногах стоишь.

Пакстон взял полный стакан пива и сделал глоток.

– А в чем заключается работа?

Цинния кратко объяснила: часы, стрелки указывают путь, надо ставить вещи в контейнерах на конвейер. Весь процесс подобен танцу. Пакстон представил Циннию вращающейся шестеренкой гигантской машины, мелкой деталью, обеспечивающей бесперебойную работу целого.

– Вы и хотели получить красную рубашку? – спросил он.

– Да нет, черт возьми, – сказала Цинния, сделав еще глоток водки. – Хотела попасть в техническую команду. Я в прошлом имела дело с техникой.

– А вы вроде говорили, что преподавали.

Она снова приподняла бровь, такое мимическое движение могло нанести рану.

– Преподавала. Но в колледже подрабатывала ремонтом электроники. За жилье платила одной только заменой треснувших экранов в телефонах. Дети, напившись, часто разбивают телефоны.

Пакстон засмеялся.

– Я бы охотно поменялся с вами местами, если б можно было.

– Ну да? – сказала она. – Не нравится работа копа?

Пакстон почувствовал, как спирт проникает ему в синапсы и нейроны. Приятно было пить и говорить, подобного с ним уже давно не бывало.

– Такая работа не для меня, – сказал он. – Мне властности не хватает.

– Ну, слушайте, бывают вещи и похуже…

Казалось, Цинния поплыла. Он не хотел терять ее так быстро.

– Ну, расскажите о себе. Я знаю, что вы учительница. Знаю, что можете починить телефон. Откуда вы?

– Жила там и сям, – сказала она, оглядывая бар, глядя на свое отражение в зеркале за радугой поблескивающих бутылок со спиртным. – В детстве мы часто переезжали с места на место. Не могу назвать какой-то конкретный город своим родным.

Она отхлебнула водки. Пакстон понурился. Насколько он представлял себе сценарии первого свидания, встреча становилась многообещающей.

Цинния улыбнулась:

– Простите, но это немного скучно, правда?

– Нет, вовсе нет, – сказал Пакстон и засмеялся. – То есть да, скучно.

Она засмеялась в ответ и шлепнула его по руке. Легко, тыльной стороной ладони, и это случилось лишь потому, что она уже подняла руку, чтобы взять стакан с водкой, но он все равно воспринял это как хорошее предзнаменование.

– Ну, а ваши родители? – сказал Пакстон.

– Мама жива, – ответила Цинния. – Беседуем на Рождество. Это, пожалуй, и все, на что мы способны.

– А у меня есть брат, – сказал Пакстон. – У нас тоже так. Мы ладим, но пальцем не пошевелим, чтобы повидаться. Это… Не знаю… – Он хотел сказать что-то еще, но пиво делало свое дело. Он подумал: что, если допить пиво, извиниться и пойти к себе? Принять поражение, пока не истек кровью.

– Что? – спросила Цинния.

Она спросила это так, как будто ей не надо было знать, что он хотел сказать, но все же хотелось узнать. Пакстон вдохнул, выдохнул и наконец вспомнил, что хотел сказать.

– Тут как на другой планете. Такое чувство, будто никогда отсюда не выйдешь. Куда пойдешь? Умрешь от жажды прежде, чем доберешься до цивилизации.

– Да, действительно, – сказала Цинния. – А вы откуда?

– Из Нью-Йорка, – сказал он. – Родился на Стейтен-Айленд.

Цинния покачала головой:

– О, Нью-Йорк. Не люблю я Нью-Йорк.

Пакстон засмеялся:

– Погодите, как это? Кто же не любит Нью-Йорк? Это все равно что… не знаю, не любить Париж.

– Он такой огромный. И грязный. Не оставляет никому личного пространства. – Она свела локти перед собой, как будто шла в тесном коридоре. – Париж тоже не бог весть что.

– А здесь, по-вашему, лучше?

– Ну, я этого не говорила, – сказала Цинния, приподняла бровь, но сразу же опустила. – Это… вроде… не знаю.

– Это как жить в гребаном аэропорту, – сказал Пакстон, понизив голос, как будто кто-то мог его услышать и сделать замечание.

Цинния засмеялась. Звуки соскальзывали с ее губ, будто смазанные маслом. Она широко раскрыла глаза, как будто звук собственного смеха удивил ее. Как будто хотела бы втянуть смех обратно. Наконец она сказала:

– Именно так я вчера и подумала. Шикарно, как в аэропорту.

Цинния допила водку, махнула рукой бармену, чтобы налил еще.

– Надеюсь, вы меня простите, но я сегодня оторвусь. – Она подняла палец в воздух. – И оставьте свои рыцарские манеры. На этот раз плачу я.

– Нравятся мне женщины без предрассудков, – сказал Пакстон и сразу же пожалел об этом. Ему показалось, что он хватил через край. Но Цинния подняла бровь, и эта бровь вдруг приобрела совершенно другой вид. Она выглядела как галочка, которыми отмечают сделанные дела, и обрамляла большой прекрасный глаз. Он видел белок, со всех сторон окружавший зрачок.

– Итак, – сказал, осмелев, Пакстон, – есть какие-нибудь причины для неучастия в светской жизни?

– Ноги.

– Ноги?

– В первый день я ужасно сглупила, вышла на работу в сапогах. – Бармен поставил на стойку только что наполненный стакан. – Спасибо. – Она немного отпила. – Потому что не было кроссовок. Теперь есть. Надо было подумать об этом заранее. У вас, наверно, тоже работа на ногах.

Пакстон подумал, можно ли рассказать ей о борьбе с «Забытьём». Вряд ли это было тайной. Добс не предупредил, что об этом нельзя никому говорить. Иногда рассказать полезно. К тому же это могло произвести на нее впечатление: едва он попал в команду, ему сразу же дали особое поручение.

– Тут проблема с «Забытьём», – сказал Пакстон. – Начальство считает, что я могу пригодиться, поскольку работал в тюрьме. Типа, что я эксперт по контрабанде. На самом деле это не так. Но… уж лучше так, чем торчать на сканировании. Я люблю сложные задачи.

– Потому и стали изобретателем?

– Не знаю, можно ли это так назвать, – сказал он, обхватив основание кружки и глядя в пену. – Я ведь изобрел лишь одну вещь. Вернее, взял уже существовавшие продукты и немного их усовершенствовал.

– Да, но вы это сделали.

Он улыбнулся:

– А теперь я здесь.

Что-то в том, как он произнес эти слова, заставило Циннию напрячься. Пакстон понимал, что тон последней реплики совершенно не соответствовал впечатлению, которое он хотел произвести, но он не смог удержаться. Он слегка повернулся от Циннии к пиву. Воспоминание о сказанном жгло в горле, как горячий уголь.