Дидье Ковелер - Время остановится в 12:05 [litres]

– Дедуля уже уморился, – объявляет Осви Нарко, подходя к деду, который спит, пуская слюни. – Поехали отсюда.

Министр госбезопасности с помощью пульта дистанционного управления разворачивает кресло на колесах к наследнику. Тот выхватывает пульт и жмет на кнопку. Кресло срывается с места и налетает на кадку с пальмой. Осви поворачивается к отцу, мило улыбаясь:

– Упс, не вписался в поворот, минус полбалла!

– Хватит, Осви! Ты уже не ребенок!

– Точно. Ладно, я смываюсь, здесь скукотища!

– Подростки – это сущее наказание, – вздыхает министр госбезопасности, в последний момент поймав пульт, брошенный в его сторону наследником.

– Да, пора установить ему чип, – ворчит вице-президент, удостоверившись, что колесики инвалидного кресла не пострадали. – Бунтовать – значит подавать плохой пример народу. Вам ли этого не знать, Дримм.

Отец улыбается еще шире, будто услышал комплимент. Тревога сжимает мое сердце. Он до сих пор меня не заметил. Или делает вид, что не заметил, после нашего разговора о картинах Бренды. Я должен поговорить с ним с глазу на глаз.

– А, малыш Томас! Какой приятный сюрприз!

Решительно сегодня здесь сборище самых отвратных рож. Я поворачиваюсь к очередному лицемеру с жирными волосами, который улыбается мне всеми своими вставными зубами. Антони Бюрль, инспектор по психическому здоровью из Министерства игры. Он был начальником моей матери, когда она работала в казино. И раз в месяц приходил ее лапать в обмен на повышение в рейтинге служащих… Бюрль протягивает мне потную руку.

– Вы меня не узнаете? – с тревогой спрашивает он, поймав мой холодный взгляд.

– А должен?

Он делает вид, что принял мою грубость за дружескую шутку, вежливо хихикает и похлопывает себя по животу. Я отворачиваюсь, и тогда Бюрль с беспокойством спрашивает, здесь ли моя мать.

– Нет, а в чём дело? У вас проблема?

Я оборачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза, с удовлетворением наблюдая, как он мгновенно сникает.

– То есть… я думаю, ее сотрудники немного ошиблись… у меня уже пять лет категория «Б» по шкале государственных служащих, и я только что получил уведомление о том, что мне понизили категорию.

– Да что вы говорите?! – восклицаю я сочувственно.

– До уровня «Д», – бормочет он с таким видом, словно сообщает о национальной катастрофе. – И под уведомлением стоит подпись вашей мамы. Я знаю, она сильно загружена своими новыми обязанностями, но я оставил ей несколько сообщений по телефону, а она мне так и не перезвонила.

– Когда звонит кто-то из категории «Д», это нормально, – поясняю я с садистским дружелюбием.

– Но я не понимаю, – говорит он с праведным негодованием, – в чём я провинился?

Я советую ему подать жалобу непосредственно министру.

– Я это уже сделал – моя супруга с ней знакома. Но госпожа Ноктис ответила, что этот вопрос относится к компетенции вашей мамы. Что мне предпринять, как считаете?

Я отвечаю, что, на мой взгляд, это дело безнадежное.

– Понимаю. Вы советуете обратиться к вашему папе.

– К отцу? При чём здесь он?

– Ну как же, – говорит Бюрль, сладко улыбаясь, – учитывая его близость к госпоже министру…

Внезапно мне становится тошно от жалоб этого скользкого типа, которого я сам понизил в должности, подделав подпись матери, когда она заснула у бассейна. Сама-то она, конечно же, забыла бы отомстить за все годы, что он унижал ее. Но я восстановил справедливость. Чтобы наконец отделаться от Бюрля, я равнодушно замечаю, что если он недоволен, то есть еще вакансии в категории «Е». Оставив его в полном потрясении, я направляюсь к фуршетному столу, где стоит отец.

– Томас? – удивляется он. – Что ты здесь делаешь?

Я напоминаю ему, что он сам меня пригласил. Отец краснеет и отводит глаза. Из чего я заключаю, что в список гостей меня внесла Эдна Пиктон. Я понимаю его замешательство. Отцу неприятно, когда я вижу его на службе. Он чувствует мое осуждение и страдает, поскольку сознает, что я прав.

Проглотив обиду, я стараюсь ему улыбнуться, как раньше, когда мы были заодно и вместе против общества, против благонамеренных граждан и их привилегий, против матери с ее дурацкими принципами и готовностью под всех подлаживаться… Сегодня отец мне нужен. И это смущает, учитывая, кем он стал. Ну да ладно. У меня всё равно нет выбора.

– Томас… надеюсь, ты не сильно на меня сердишься за наш разговор о Бренде. Если я могу чем-то помочь…

Я тут же хватаюсь за эту возможность:

– Да, кстати… я получил приглашение на имплантацию чипа. Ты можешь меня от этого избавить? Или хотя бы отложить на время?

Отец резко выпрямляется, и несколько капель апельсинового сока из стакана проливаются ему на рукав.

– Шутишь?! – говорит он, нервно оглядываясь. – Ты не представляешь, чего мне стоило включить тебя в число избранных! Все самые знатные люди страны продали бы душу дьяволу ради того, чтобы их дети участвовали в празднике святого Освальда! Особенно в этом году, когда чип имплантируют внуку президента…

– Но в этот день я не могу!

– Тебе плевать на меня, да? Это историческое событие, Томас. Оно будет транслироваться по государственному телевидению. Для меня это прекрасная возможность объединить всю молодежь страны вокруг моего проекта «Энергия Дерева». Я уже десять дней пишу речь и скоро дам тебе почитать то, что набросал…

Он отстраняет меня, чтобы пожать руку этому назойливому Антони Бюрлю. Два слова сказаны шепотом на ухо, и мой отец уже кивает и идет вслед за впавшим в немилость чиновником. Я вижу, как он слушает, что-то записывает и успокаивает бывшего ухажера своей жены. Мне до того тошно, что я поворачиваюсь спиной. Переведя взгляд на витрину, в которой сидит медведь, я мысленно прошу моего старого друга Пиктона вернуться на землю. Потому что я не выношу живых.

На сцене распорядитель постукивает по микрофону, призывая публику прекратить разговоры, и объявляет с большой торжественностью:

– Господин министр природных ресурсов.

Мой отец дружески сжимает плечо Бюрля, легко взлетает на сцену и стоит, глуповато улыбаясь, в ожидании, когда стихнут аплодисменты. Потом он делает глубокий вздох и произносит фальшиво-уверенным тоном:

– Господин президент, господин вице-президент, дамы и господа министры, дорогие друзья науки, сегодня закрывается очередная страница истории, которая навсегда останется в нашей памяти. Признаюсь, это особенно важно для меня – сегодня вечером отдать дань памяти гениальному физику, которому мы обязаны первой революцией в энергетике, – Лео Пиктону…

Благодарно кивнув, отец жестом заставляет умолкнуть крики «браво» оголодавших слушателей, которые понадеялись, что речь уже закончилась.