Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

А вот халатик окончательно не снимаем, в нём так замечательно запутываются руки. Наоборот, задрать повыше, чтоб мешал побольше. О, какие у тебя замечательные трусики! Стоп, Паулита, с каких это пор ты носишь трусики дома?

— А с кем мне тут трахаться? — Кажется, я задал вопрос вслух. — Абы б было с кем, не носила.

— Поправимо!

Рвать их не стал — красивые. Кружевные. С рюшечками и оборочками. Какие-то супермодные, от кутюр. Пускай их, потом опять пощеголяет, а я первый посмотрю и порадуюсь. Так, а теперь и за себя взяться. Рубашку долой. Нет, не оставлять расстёгнутой, скинуть нафиг! Чтобы запрещённым приёмом с ограниченной подвижностью рук против меня не воспользовались. А теперь быстро-быстро расстегнуть брюки! Куда ползёшь, дурашка! Стой, я сказал!

Навалился на её ноги, а потом подтянулся и ко всему оставшемуся телу. Помогая одной рукой, стащил брюки ногами. К чёрту их, с утра поглажу! Трусы… Ну, я ж не дома, да и дома мне последнее время тоже… Не с кем. И вообще я уже много ночей подряд ночую где придётся, последнюю, вон, в Берлоге ночевал.

Ох уж эта вёрткая мартышка! Перевернулась-таки, и даже ещё немного отползла. Отползла бы и дальше, да руки запутались в халате, классно я придумал. Перевернулась, смотрит на меня ошарашенным взглядом. Не люблю такие взгляды у сеньорит. С одной стороны они понимают, что это не совсем насилие, но с другой как на насильника и смотрят. К чёрту! Всё к чёрту!

Я подмял её под себя и принялся остервенело ласкать, целовать — больше сопротивления не было. И когда почувствовал, что она готова, грубо, по-животному, вошёл.

Вскрик. А теперь нежнее, нежно-нежно… Паулита, солнышко ты моё рыжее… Как же я скучал без тебя!

Ты моя, принцесска! Марина очень сильно ошиблась, посчитав, что я в принципе могу тебя бросить. Не брошу я тебя никогда! А улетела бы — на Землю б за тобой попёрся. И вернул бы. И плевать на Бэль. Бэль я тоже люблю, и тоже из под земли достану, но и тебя я никому не отдам. Вот такое я говно, вот такой собственник!

Видимо эмоции, бившие через край, мне на пользу не пошли, а может я перевозбудился от долгого отсутствия возле себя данного тела… Так или иначе, закончил я неприлично быстро. И, наверное, оно к лучшему, я как бы почти профи, но с нею — всего лишь мальчик Хуанито, которого оставили отлёживаться в их каюте после испытания на полигоне. С нею я сам собой, а не тренированный сердцеед.

— Сволочь! Хуан, какая же ты сволочь! — забила она по мне кулачками куда достанет. — Как же я тебя ненавижу!

Получилось! Я выдохнул с облегчением — если женщина плачет у тебя на груди, самое сложное позади.

Затем мы долго лежали на её шикарном пушистом ковре. Когда она, наконец, выплакалась и замолчала, я поднял её на руки и понёс на шикарную кровать с зеркальным балдахином. У нас впереди была всего лишь ночь, и нечего даром терять время.

Из Мерседес получится хорошая жена. Не хуже, чем из Санчес. Я сидел на кухонном диване и тянул термоядерный кофе — надо было проснуться, ибо ночью почти не спал, и под утро начало рубить. Она же порхала как пчёлка, что-то готовя, суетясь… Заботясь обо мне, любимом! Приготовила вкусный завтрак — обжаренное каким-то экзотическим образом мясо со специями, судя по количеству перца что-то из мексиканской кухни, вытащила свежий горячий хлеб из хлебопечки… И вообще — хозяюшка. Хотя могла как и я, валяться в постели до последнего. Как мы валяемся с Бэль, в качестве антипримера. Наконец, всё сделав, села рядом напротив в кресло, тоже взявшись за кофе со свежими булочками. Когда хлебопечке программу успела зарядить — понятия не имею, но определённо встала сильно заранее. Чем не домашняя мышка?

«Угу, домашняя мышка из боевика её класса…» — усмехнулся мой внутренний «я». А ну брысь!

— А теперь ты мне всё расскажешь, — констатировала она.

Я улыбнулся. Свежая, румяная, так и пышущая счастьем и здоровьем — не сравнить со вчерашней хронически неудолетворённой злой на всю вселенную грозовой валькирией. Давно пора было в гости зайти; тормоз я, граждане!

— Паулита, милая, не понимаю о чём ты, — покачал головой.

— Всё ты понимаешь. — Она довольно хмыкнула. — Припёрся, оттрахал меня так, что чуть сперма ртом не пошла, сидишь, довольный… Если б бабы не давали — так бы себя не вёл! Не так бы вёл. А если б Бэль хотел досадить — давно бы уже зашёл, где живу знаешь. Про Сильвию молчу, с ней у тебя не настолько хорошие отношения, чтобы шантажировать мною. Хотя она, видимо, в офисе не сильно ломалась, да?

— Всё-то ты знаешь, — снова улыбнулся я, потягивая кофе. — Подсматривала? Камеры скрытого даже от меня ношения?

Она отрицательно покачала головой.

— Просто слежу за твоими перемещениями по городу. Ради твоей же безопасности. Пока с тобой нет группы Терезы или Снежки, я тебя одного не оставлю. А об остальном догадалась — не Отче Наш же вы с нею тет-а-тет читали?

— За заботу спасибо… — Я тяжело вздохнул — сам не рад без девчонок ездить. Но последнее время занимался такими вопросами, в которых их присутствие бы всё портило. Но вскоре… Завтра, например, сдамся и снова возьму группу. Нечего из себя супергероя строить, инструкции безопасности написаны кровью. — …Но всё же это моё дело, как и куда я заезжал Сильвии.

— То есть «заезжал Сильвии», а не «к Сильвии», — поняла она мою оговорку правильно. — Вот уж бабник! Йобарь-террорист восемьдесят пятого уровня!

— Да плевать на неё, она — дичь! — завелась моя напарница, чуть сорвавшись на фальцет. — Твоя законная, даже офицеры это признали! Ко мне зачем приехал? Тарарам устроил?

Я отставил пустую чашку, откинулся на спинку мягкого дивана и блаженно закрыл глаза, вспоминая силуэты в нависающем сверху зеркале. Видеть сеньориту перед глазами и отзеркаленную её же сверху, когда прелести так призывно, в такт, покачиваются…

— Ау! Сатурн! Ничего, что я с тобой разговариваю? — насупилась она от такого неуважения.

— Да, всё в порядке. — Я усилием воли сбросил негу и оцепенение. — Что ты хочешь от меня услышать?

— Правду.

— Ты её знаешь, — отчеканил я.

— Я хочу, чтобы ты мне её сказал.

— Зачем? — пожал плечами. — Ты прекрасно гонишь её от себя прочь, не хочешь ей верить. Зачем мне воздух сотрясать? Лучше я буду сотрясать твои груди перед своим лицом, это куда приятнее мне и полезнее тебе.

Обалделое молчание, и итог:

— Хам!

— Я тоже к тебе неравнодушен.

Паула скривила губки и активно дулась. Но предъявить мне ей нечего.

— Единственное, жалею, какой я остолоп, — продолжил я. — Был настолько ослеплён Изабеллой, настолько сильно не хотел её злить, что не понял сразу. Дошло до меня только вчера, когда увидел, что ты на грани срыва.

— А вот теперь подробнее, пожалуйста? — Паула закинула ногу на ноги и напряжённо сузила глаза. И я почувствовал преображение напарницы из веселой разбойницы в собранного и сосредоточенного Огонька, стреляющего с двух рук не по-македонски.