Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 1 и 2

В кухню вошла Беатрис.

— О, мастурбируешь? — воскликнула эта малая паршивка, оценивая её вид. Налила себе в стакан воды из колонки, выпила. — Ты б не расслаблялась, сестрёнка, скоро родители должны прийти. Иди лучше в свою комнату.

Не найдя, что ответить, не признаваться же младшей сестре, что тебя только что трахнула наследница престола, да ещё КАК это сделала, Марина поднялась, нацепила халат и, действительно, пошла в свою комнату. Где завалилась спать, до утра, хотя вечер только начался — утро вечера мудренее.

После третьей пары была большая перемена, и Марина, переодев халат, побежала в столовую. Прошло уже два дня с памятного визита высочества, и всё это время она старалась о нём не думать. Так проще, не вызывает в душе бурю смешанных чувств. Да и смысл бередить душу ненавистью, если она всё равно ничего паршивке не сделает? Фрейя так же себя не проявляла, оставив её в покое, и надо было радоваться, что высочество, получив своё, о ней забыла. Хуану решила ничего не говорить — девочки сами должны мочь разобраться друг с другом. И если она не сможет поставить дрянь на место, плевать, что та коронованная… Грош ей цена. И ни один мальчик своим вмешательством не поможет. Жестокий и суровый, но справедливый закон жизни.

Сев за столик с подругами (подругами в смысле вместе учатся, её отношение к женской дружбе с шестнадцати лет мало изменилось), немного отошла. Смеялась шуткам, шутила сама.

— Марин, что-то случилось? — спросила одна из одногрупниц, когда лёд растаял и начал налаживаться диалог. Санчес пожала плечами.

— А что?

— Да так, — ответила другая. — Ты третий день сама не своя ходишь. Ни с кем не разговариваешь, на своей волне.

— Он тебя бросил, да? Вот козёл! — добавила первая, заранее сделав далекоидущие выводы. Напрашивающиеся выводы, надо отметить.

Марина отрицательно покачала головой.

— Нет, не в нём дело. Всё гораздо сложнее…

Но как именно описать ситуацию, что именно и как именно сложнее, у неё не хватало словарного запаса. А говорить жёсткую правду… Да лучше сразу умереть!

Тем не менее, возвращаясь в свой корпус (у них сегодня после большой перемены клиника), почувствовала, что стало легче. Жизнь не такая плохая штука, несмотря на все неприятности.

Эта мысль витала у неё в голове, давая расслабление натянутым нервам, ровно до момента, как она подошла ко главному входу в своё отделение. Ибо на его пороге увидела небольшое столпотворение, в котором среди пациентов угадывалось большое количество одногрупников, в основном мальчишек. И не только одногрупников — сегодня здесь занятия сразу у трёх курсов. Все эти люди переговаривались, обступив возвышающегося над всеми долговязого парня с огромной корзиной изысканных цветов. Розы, орхидеи, лилии… Марина никогда не видела такие, их нет в свободной продаже ни по каким деньгам. Потому, что у обывателей в городе столько не бывает. Во всяком случае, не для трат на цветы.

Она всё поняла, но движимая надеждой, что это может быть простое совпадение, попыталась проскочить мимо. Не получилось, её заметили. Но она упрямо пёрла ко входу, не останавливаясь, пока исход дела решил возглас одного из одногрупников:

— Вот, да вот же она. Санчес! Санчес, иди сюда, это к тебе!

Ломать комедию было глупо, и она подошла.

— Санчес Марина… — Парень назвал её полное имя. Девушка растеряно кивнула. — Это вам. Держите. — И протянул корзину.

— Всё? — растеряно хлопнула она ресницами.

— Да. — Недоумённое пожатие парнем плеч.

— Даже документы не спросите? А где расписаться?

Парень обворожительно улыбнулся.

— Мне показали ваше изображение. Кстати, в жизни вы лучше! — Подмигивание. Подхалим. — Расписываться не нужно, у нас солидная фирма, мы не занимаемся такими глупостями.

— Ясно. Вам что-то просили передать на словах? — нахмурилась она. Парень развёл руками.

— Наверное, он сам скажет при встрече.

— Он? — зацепилась она за фразу. Но парень не ответил. Лишь завистливо вздохнул, обведя взглядом её всю, с ног до головы. С превеликим удовольствием поставил бы себя на место этого «ОНа». Глупый юноша!

— А как вы прошли охрану? Сюда же никого не пускают? — спохватилась она, хватаясь за солопинку, понятную только её воспалённому женскому мозгу.

— Мне выписали спецпропуск, — продолжал улыбаться парень, сверля её тоскливым взглядом.

— Специально для курьера с цветами? В медакадемию?

Новый тяжёлый вздох.

— Всего хорошего, сеньорита. Успехов вам.

— Спасибо… — потянула Марина, и парень с бейджем одной из известных в Альфе служб доставки цветов развернулся и ушёл, оставив её переваривать произошедшее, сжимая шикарную композицию из редчайших оранжерейных цветов.

— Там записка, — подсказал кто-то из парней. Только теперь она заметила, что не одна, и это слабо сказано — стоит в окружении почти полутора десятка молодых парней и нескольких затесавшихся к ним пациентов отделения. Увидела весело скалящиеся физиономии. В основном улыбки были поддерживающие и покровительственные, но были и такие, кто смотрел пренебрежительно. А во взглядах стоявших в отдалении немногочисленных девушек (в академии вообще с девушками не очень, не женская это работа, быть военным врачом) читалась откровенная зависть. Дуры!

Вытащила записку. Развернула. На бумажке было написано одно единственное слово: «Извини». И подпись: «Ф.».

— Эф… — услышала она голос за спиной — обступившие её ребята прочли надпись через плечо. — Фернандо? Фредерико?

— Фаустино!

— Фабио! — начали строить версии остальные. Послышались ещё версии, и главное, парни её как бы не спрашивали, а утверждали.

— А кто-то говорил, его Хуан зовут? — послышался голос сбоку. Тихий-тихий, специально для неё. Марина подняла глаза в эту сторону — Максимилиано. Парень на курс старше, что пытается ухаживать за ней, несмотря ни на что. Что он сейчас подумал — непонятно, но она точно знала, ему известно о её браке, и, как минимум, как зовут её суженого.

— Не ваше дело! — Краска ударила ей в голову. Марина вспыхнула, и, расталкивая зазевавшихся коллег по цеху, бросилась внутрь здания. На глаза её набегали слёзы, и стоило огромных усилий не разреветься.

Ординаторская. Осторожно поставила цветы на стол — тут народ нормальный, не возьмут — и побежала в туалет, моля все высшие силы, чтобы дали успеть.

Успела. Забежав, хлопнув за собой дверью, заскочила в кабинку и только тут излила душу — разревелась в голос.

Сколько она просидела в кабинке, не представляла, а на хронометр смотреть не хотела. Двадцать минут? Полчаса? Скорее всего. Но, наконец, успокоилась и затихла. И продолжила сидеть только с одной целью — дать глазам прийти в себя. Косметики на ней и без того был минимум — в клинике нельзя, тут с этим строго, но краснота глаз сказала бы окружающим слишком много, а она не готова вот так изливать всем душу.