Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Двери из матового стекла пропускают васпов, хлопают за спиной замыкающего Тима. Здесь лампы сияют ярче, и Франц приставляет к глазам ладонь и едва не врезается в выскочившего наперерез мужчину. Тот взмахивает руками, кричит:

— Нельзя! Сюда нельзя!

Франц бьет ему в челюсть. Мужчина мешком оседает на пол. Стены коридора дрожат и расплываются, и Франц падает спиной в чьи-то подставленные руки. К горлу подкатывает тошнота, в мозгу пульсирует боль, и белый свет режет по глазам, как лезвие ножа. Франц пытается встать. Ноги подгибаются, во рту чувствуется привкус крови, и сержант отхаркивает густую слюну.

— Проклятая… блокада, — сипит он, утирается рукавом и только потом осматривает камеру. — Не разбил.

У дальней стены в ряд вытянулись несколько столов с компьютерами. Все мониторы включены, и на каждом — черно белое изображение одной огромной палаты. Снятой с разных ракурсов. Франц сразу понимает, что это трансляция с камер наблюдения. Шатаясь от слабости, он подходит к ближайшему монитору и застывает: в центре экрана крупный план человека, привязанного к кровати. Тело обвито трубками, рядом мигает индикаторами аппарат жизнеобеспечения. Глаза у человека закрыты, голова обмотана бинтами, а от груди и вниз, до пупка, тянется зашитый через край прозекторский шов.

— Сержант! — окликает Норт.

Франц слышит, но не может пошевелиться. Пот катится по шее за воротник, оседает на губах соленой влагой. Человек с трубками в теле не мертв, но в коме, поднимается и опускается впалая грудь. Франц не знает, подвергали его вскрытию при жизни или вытащили с того света, но знает одно: Ян был прав, эксперименты на людях — живых или мертвых — действительно продолжаются. Иронично, что положить этому конец пришли нелюди.

Группа 2

Сонный дротик ввинчивается охраннику в щеку, разрывая кожу. Человек стреляет в ответ, но пули уходят в потолок, выбивают из ламп искры. Потом снотворное начинает действовать: у охранника подкашиваются ноги, его шатает, как пьяного, палец заклинивает на спусковом крючке, но магазин разряжен, и я слышу только ритмичные щелчки.

— Расс, в порядке? — кричит Рэн.

— Живем! — радостно скалится комендант и перезаряжает винтовку. Дротиков осталось немного, но я надеюсь, их хватит, чтобы дойти до самого хранилища. Об обратном пути не думает никто из нас. Возможно, его не будет, или все-таки на помощь подоспеет моя рыжая с группой специального реагирования. Хочется верить, что, приложив должное упорство, Майра достанет и рога с головы черта, не то, что ордер на арест.

За спиной надсадно хрипит бородач. Он больше не просит отпустить его — бесполезно, поэтому послушно бредет рядом, подталкиваемый Рэном и время от времени прячась за его же спиной.

Кнопку лифта заклинивает, дверцы хищно ходят в пазах, как челюсти Королевы. Мы огибаем кабину и спускаемся по лестнице. Здесь безлюдно и темно, лампы горят далеко не на каждом пролете. Расс идет впереди, выставив винтовку на случай, если внизу нас поджидает охрана. Его лицо подергивается, губы шевелятся, словно он повторяет одно из своих стихотворений.

— Слышишь?

Рэн вдруг останавливается и замирает на ступеньке. Я оборачиваюсь и встречаюсь с его бледным лицом. Брови озадаченно вздернуты, губы приоткрыты.

— Слышу что?

Рэн склоняет голову к плечу, прислушиваясь. Я всматриваюсь в сумрак лестничного пролета, тяну носом воздух, как пес, натасканный на кровь и на страх, но не чувствую ничего, кроме дыхания бородача и потрескивания ламп там. внизу. Рэн следит за моим взглядом, вытянув шею. Потом вздыхает:

— Показалось. Шум… черт знает!

На всякий случай я посылаю на помощь Рассу рядовых, и они по двое, плечом к плечу, преодолевают последний пролет.

— Чисто! — кричит снизу комендант.

Я подаю знак остальным: идем! Лестницы выводит в очередной коридор, где нет никаких кабинетов, зато под потолком висят камеры наблюдения. Я задираю голову и вглядываюсь в бесстрастный и черный, как дуло пистолета, зрачок камеры. Красный индикатор подмигивает, оповещая, что прямо сейчас ведется запись. Глупо думать, что пан Морташ не знает о нашем вторжении. Наверняка знает, но что сделает тогда? Пошлет ли подкрепление из наемников? Вряд ли, не зря инструкцией приказано справляться своими силами. Попытается сбежать? Вот это ближе к истине. Такие, как Морташ, всегда выходят сухими из воды, его средства хранятся в разных банках не только Южноуделья, но и Эгерского королевства. Успеем ли мы? Успеет ли Майра? Сможем ли доказать его причастность к тому, что творится на «фабрике по производству минеральных удобрений»?

Расс поворачивает винтовку и прикладом разбивает ближайшую к нему камеру.

— Запись все равно ведется, — говорю я.

— Плевать! — отвечает комендант. — Одним преступлением больше, одним меньше.

— Вас будут судить! — подает голос бородач.

Усмехаюсь, а в голове проносится: если не убьют раньше, но вслух возражаю:

— Тебя тоже. Мы проникли на частную территорию, да. А ты работаешь на Си-Вай, он же Шестой отдел. А его деятельность запрещена законом.

Бородач молчит, только недовольно сопит и смотрит исподлобья. Рэн встряхивает его за шиворот:

— Куда дальше?

— Направо, — хрипит бородач.

— Врешь?

— Не…

Мы двигаемся дальше, разбивая по пути камеры. В тишине коридора наши шаги отдаются эхом, и в эти звуки вклинивается еще один — еле слышимый, далекий, похожий на белый шум в неисправной радиостанции. От него разбегаются по хребту мурашки, и я замедляю ход, прислушиваясь, но шум пропадает и оставляет после себя гнетущую тишину. Рэн косится на меня, а я качаю головой, отвечая на его невысказанный вопрос:

— Ничего. Показалось.

Группа 1

Помещение — общая палата, разрезанная на отсеки ширмами. В каждом отсеке лежит человек. Или существо, которое раньше было человеком. Франц вскидывает камеру и нажимает кнопку. Щелк, щелк. Неживые лица озаряются вспышками. В колбах, подвешенных на штативах, плещется перламутровый раствор. Запах реактивов и органики смешивается в один удушливый коктейль. Франц послушно снимает, хотя хватило бы и записей, извлеченных из камер наблюдения. Крупным планом — лица с крепко закрытыми глазами. Швы, бугрящиеся на коже. Раны — сквозные и рваные, затянутые панцирем коросты. И главное номера, выжженные на груди. Все они начинаются с «Д», и все эти люди — будущие воины Морташа. Франц останавливается у очередной кровати и после минутного колебания аккуратно снимает колбу со штатива. Масляная жидкость переливается в свете ламп. Франц наклоняет колбу и заворожено наблюдает, как раствор медленно и лениво ползет вниз по прозрачной трубке. Сержант пережимает ее пальцами и окончательно отцепляет колбу. Шарит на столе в поисках пробки, в конце концов, просто затыкает туго свернутым листом бумаги и прячет колбу в карман. Пустая трубка падает на пол, плюется остатками реактива. Запах становится резче, и Франц понимает, где слышал этот запах раньше — не в реабилитационном центре и не в лагере Морташа. Так пахла мазь, заживляющая раны. Та, которую готовили сержанты на основе секреции Королевы.