Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Хлоя поправляет очки.

— Так я могу взять твои наработки? — обращается она к профессору. — Мне не помешало бы тщательнее ознакомиться с материалом.

— Конечно, я ведь обещал.

Торий проходит мимо, обливает меня презрительным ледяным взглядом, не обещающим ничего хорошего, незаметно для Хлои показывает за спиной кулак и достает из стола набитый бумагами скоросшиватель. На папке аккуратно выведена большая цифра «4». Я сразу узнаю эти документы: они посвящены четвертой экспедиции в Дар. Той самой, где я впервые познакомился с Торием… предварительно вырезав всех остальных ее участников.

— Вы знаете, я готовлю поправки в законопроект, — поясняет Хлоя, и я не сразу осознаю, что обращается она ко мне.

— О чем именно? — спрашиваю сухо.

— О гражданских правах, конечно же. Васпы такие же члены общества, как и люди. И мы должны сделать все возможное, чтобы остановить расовую дискриминацию в любой сфере, будь то товары, услуги, прием на учебу или работу.

— В прошлый раз подобный законопроект отклонили во втором чтении, — бурчу я.

— На этот раз я буду стараться лучше, обещаю! — заверяет меня Хлоя. — Когда документ будет готов, я хотела бы обсудить его с вами. Как вы на это смотрите?

Я вспоминаю недавний разговор с Рассом. И проклятый дух противоречия тут же вносит свои коррективы.

— Скептично, — говорю я, игнорируя гримасы Тория.

— Почему? — щурится Хлоя, в ее голосе нарастает напряжение. — Вы не верите в успех?

Я хмыкаю.

— Не в этой жизни, — и на всякий случай отодвигаюсь от профессора подальше.

— Что же я не предложил чаю? — спохватывается Торий. — Ян, ты здесь закончил? Тогда сходи к Марте, и если она пришла, попроси у нее гостевой сервиз. Хлоя, присаживайся сюда…

Он подвигает кресло, но девушка не спешит садиться. Вместо этого она накрывает его руку своей маленькой ладонью.

— Виктор, прости. Я ознакомлюсь с этими материалами дома, если ты позволишь.

— Но чай…

— Не стоит, — она говорит вежливо и прохладно. — Я, право же, не голодна. К тому же, у вас без меня много дел, — она кивком указывает на раскрытый шкаф. — Смотрите-ка, там еще целых три не распробованных бутыли!

Хлоя лучезарно улыбается, берет со стола папку, и, быстро распрощавшись, исчезает за дверью. Резкий хлопок заставляет подпрыгнуть и меня, и Тория. Потом мы молчим, вслушиваясь в легкие удаляющиеся шаги. Потом Виктор поворачивается ко мне.

И я понимаю: пора начинать придумывать историю для оправдания своего поступка.

— Я даю тебе ровно минуту, чтобы ты придумал правдоподобную историю, — говорит Торий.

Иногда мне кажется, что наш договор, связывающий васпу и человека, еще в силе. По крайней мере, мне легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства.

Контроль — священная корова для васпов. Правда, в реабилитационном центре этому дали другое название — «замкнутость». Но Торий время от времени умудряется прорвать мою оборону.

— Знаешь, как у нас говорят, — продолжает он каким-то чересчур спокойным тоном. Его выдержка — тонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. — Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.

Это я-то обезьяна?

Ухмыляюсь. И в глазах Тория тут же вскипает пламя.

— Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? — слегка повышая голос, продолжает он. — Ты зачем с девушкой так? Она о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А ты… — Торий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает:

— А ты что вообще здесь делаешь?

Я некоторое время молчу, размышляю, сказать правду или соврать? В воздухе разливаются, вскипают пеной эмоциональные волны. Именно в такие моменты, как мне кажется, Торий тоже задается вопросом «зачем?». У людей бытует еще одна поговорка: «Сколько волка не корми — он все в лес смотрит».

Волк никогда не станет домашней собачкой. Куда проще устроить облаву, загнать за флажки, а потом выстрелить в упор. Куда проще считать нас паразитами и прихлопнуть разом, не задаваясь вопросами морали и этики, не тратя время и силы на приручение хищника. Я думаю: зачем все это Торию?

Он прерывает мои размышления.

— И даже не вздумай юлить! Это кем надо быть, чтобы опуститься до кражи спирта? Чтобы вообще опуститься до кражи? Позор! Ты понимаешь, что это уголовное преступление? Что я могу прямо сейчас вызвать полицию?

Он задыхается от возмущения. Я не смотрю на него, но этого и не требуется — подводный вулкан извергается, и волны захлестывают с головой. Я камнем иду ко дну, вязну в эмоциональном водовороте.

Крайне погано — чувствовать себя утопленником.

— Сбавь… тон, — тихо произношу я. Рот будто забит тиной и водорослями. Вместо слов выходит каша, и Торий не слышит меня.

— Я говорил тебе и не раз, — продолжает он, — если у тебя проблемы с деньгами, обращайся ко мне! Обращайся в фонд! К психотерапевту! Хоть к черту! Но как же! У нас ведь гордость! Лучше все выходные пьянствовать со своими дружками! Начнем с кражи спирта, а дальше что? Ценности? Деньги?

Последние слова бьют наотмашь. Я хватаюсь за спинку стула, сжимаю пальцы до белых костяшек и повторяю чуть громче:

— Сбавь тон!

И поднимаю голову.

Торий вздрагивает. Умолкает. Волны возмущения и обиды все еще закручиваются вокруг него бурунами, но теперь к ним примешивается пресноводная, гнилостная струйка страха.

Так смотрел на меня северянин из службы гарантийного обслуживания. Так смотрят на хищника, осознавая таящуюся в нем опасность.

Я тут же отвожу взгляд. Почему-то становится тоскливо, и мне хочется повернуться и выйти из кабинета. Если ты до сих пор не научился вести себя как человек, ты — зверь, и твое место — в клетке.

Облизываю губы и стараюсь, чтобы мои слова теперь прозвучали как можно мягче.

— Не нужно повышать голос, — и, подумав, добавляю:

— Пожалуйста…

Это звучит, как оправдание, как уступка. Но для таких, как я, уступка — это больше не показатель слабости. Это хорошая (а зачастую и единственная) альтернатива.

Торий тоже делает над собой усилие и берет себя в руки. Волны становятся ниже, спокойнее. И хотя кое-где все еще кружатся водовороты, я чувствую — буря отступает. И испытываю большое облегчение по этому поводу.

В конце концов, я действительно не выношу поучений на повышенных тонах — это было позволено только моему наставнику Харту. В конце концов, я убил его. И не хочу вешать на себя еще один труп.

— Хорошо, — произносит, наконец, Торий. — Но ты все же скажешь мне: зачем? Может, я смогу чем-то действительно помочь тебе…

Может. У людей куда больше возможностей и связей, не так ли?

Я принимаю решение. И это дается мне не так уж трудно, как казалось сначала. И наступает штиль.