Рори Пауэр - Дикие

– М-да, – говорит Тейлор, – внешность обманчива.

Я знала. Конечно, знала, ведь мешок лежит на траве неподвижно, но одно дело – знать самой, а другое – услышать подтверждение от кого-то другого. Сосны смыкают кольцо вокруг меня, а Тейлор подшучивает, как будто это пустяк, как будто она не уничтожила только что своими словами мир. Риз обеими руками крепко прижимает меня к себе. Если бы не это, я бы рассыпалась.

– Ладно, – говорит Уэлч. – Давай заканчивать.

Они поднимают тело, и Риз сдавливает мне ладонь, пока они заносят его в дом. По внутренней стороне руки распространяются боль и судорога, и я пытаюсь отнять ее, пока не понимаю, что это я сама ухватилась за нее так, что чешуйчатые пальцы Риз впились в кожу.

– Идем, – уговаривает Риз на ухо. – Она жива, ясно? Это же Байетт. Она выкарабкается.

Я киваю, но ведь в мешке кто-то лежит, и я не знаю, на сколько меня хватит, сколько еще я смогу поддерживать в сердце огонек надежды.

Дом поглощает Уэлч и Тейлор, и на секунду я теряю их из виду, а потом в провале стены мелькает лицо Уэлч, и от белой коры березы отскакивает луч фонарика.

– Давай ее положим, – говорит Уэлч, – у меня скоро руки отвалятся.

Я прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть. Ее . Это правда.

– Где они? – спрашивает Тейлор. Должно быть, она о том, кто был на другом конце рации.

– Они ее заберут, – говорит Уэлч. – Мы можем оставить ее прямо здесь.

– А как же…

Раздается свистящий звук, и дом окрашивается красным. Сквозь провалы в стене я вижу, что Уэлч держит в руке кроваво-красную сигнальную шашку, которая плюется искрами.

– Это отпугнет животных, – говорит она. Я сдвигаюсь в сторону, чтобы рассмотреть получше, пока она закрепляет шашку в ветвях березы.

До нас доносится голос Тейлор:

– Мы закончили?

Повисает пауза, и я прищуриваюсь, всматриваясь в темноту. Уэлч стоит лицом к березе, глядя в одну точку на стволе. Она молчит чуть дольше, чем должна, а потом поворачивается – видимо, к Тейлор.

– Мы закончили. Возвращаемся.

– Подожди, – шепчет Риз, как будто чувствует, что еще пара секунд, и я побегу в дом, чтобы вскрыть мешок. – Еще немного.

Тяжело ступая, Уэлч выходит из дома в сопровождении Тейлор. Тейлор выглядит так, будто ее вот-вот стошнит, и я невольно чувствую укол жалости. Может, она об этом не просила. Но ведь и я тоже.

Они удаляются по тропе, и я слежу за светом их фонарика через деревья. Луч уменьшается и бледнеет, пока наконец не пропадает из виду. Я встаю, и под ногами хрустят ветки. Я не жду Риз – просто подхватываю дробовик и бегу через камыши. Я не знаю, сколько времени у нас до прибытия флота. Я не упущу свой шанс.

Я вбегаю в дом, окрашенный алым. Черный пластиковый мешок с телом лежит у корней березы. Я останавливаюсь как вкопанная, и дробовик падает на пол.

Вот и все. Конец – а может, начало.

Я осторожно обхожу мешок и опускаюсь перед ним на колени. Вспоминаю, как в последний раз видела Байетт, как склонялась над ней, совсем как сейчас. Как она смотрела на меня, и в ее глазах читалась просьба о помощи.

Пожалуйста, думаю я и тянусь к молнии.

Пластик расходится. Молния цепляется за материал, у меня трясутся руки, и вот – вот она передо мной: землистая бледная кожа, чернильные пальцы и кудрявые рыжие волосы.

Мона.

У меня вырывается всхлип. Задыхаясь, я закрываю лицо руками. Это не она. Не она не она не она.

– Гетти?

Риз подходит и кладет руку мне на спину. Я закрываю глаз. Меня трясет от облегчения; если я встану, думаю, ноги меня не удержат.

– Это Мона, – говорю я. Конечно, мне ее жаль, но я не могу – не хочу – сдержать улыбки.

– Черт, – говорит Риз. – Тогда где Байетт?

Она садится рядом со мной и начинает застегивать мешок. Но я не смотрю, как скрывается под пластиком отекшее лицо Моны. Я смотрю на другое. Место на стволе березы, которое привлекло внимание Уэлч.

Я встаю и перешагиваю через тело Моны. От ствола отделяются завитки коры, а свет от сигнальной шашки отбрасывает причудливые длинные тени, но мне удается разглядеть нацарапанные нетвердой рукой буквы. БУ. Байетт Уинзор.

– Она была здесь, – говорю я. И это лучшее чувство на свете, упоительное, сладостное облегчение. – Смотри, она была здесь, и она была жива.

Я жду, когда Риз скажет мне, что я ошибаюсь, и напомнит, как бывает обычно, но она этого не делает. Она просто опускает подбородок мне на плечо, и наши щеки соприкасаются. Кора березы гладкая, и мои пальцы оставляют на ней кровавые полосы: серебряная рука Риз проткнула кожу насквозь.

– Как думаешь, она скучает по нам? – говорю я. Я мечтаю о том дне, когда Байетт скажет, что хотела вернуться домой так же, как я хотела ее найти.

Пауза, а потом Риз отстраняется и отступает в тень. Я поворачиваюсь к ней. «Конечно, она скучает» – все, что ей нужно сказать. Но она только смотрит на меня и молчит.

Я вскидываю брови.

– Что?

В свете ракеты я вижу, как изгибаются в улыбке ее губы.

– Тебе ведь на самом деле не нужен ответ.

– Нет, подожди. – Может, я давлю на нее. Но я не могу вынести, как она смотрит на меня – так, словно знает то, чего не знаю я. – Скажи.

– Просто… думаю, мы с тобой знаем разных Байетт, – говорит Риз и засовывает руки в карманы. – Потому что я сомневаюсь, чтобы она хоть когда-нибудь по кому-то скучала.

– Мы ее лучшие подруги, Риз. – Я смаргиваю неожиданные слезы и чувствую, как они застывают на ресницах. Она ошибается. Ради чего все это, если Байетт не хочет к нам возвращаться? – Ее лучшие подруги. Неужели ты думаешь, что это для нее ничего не значит?

– Ну… – В ее голосе появляется какая-то резкость. Предупреждение. – Давай не будем притворяться. Сперва вас было двое, а уже потом появилась я, и это нормально. Потому что с людьми всегда сложно и так бывает. Но давай не будем притворяться.

Внутри меня загустевает стыд, потому что она права, и я с отвращением понимаю, что горжусь этим – горжусь тем, что стала для Байетт гораздо ближе, чем она. Но я никогда ей этого не скажу.

– Довольно эгоистично с твоей стороны, – говорю я, – дуться из-за этого, пока Байетт пропадает бог знает где и проходит через бог знает что.

– Я не дуюсь. – Она дергает плечами. – Просто это правда. Вот и все.

Мне не стоило брать ее с собой. Я должна была догадаться, что она не поймет.

– Тогда почему ты здесь? – огрызаюсь я. Остатки стен сдвигаются вокруг нас, береза угрожающе нависает над головой, инициалы Байетт поблескивают от крови. – Зачем ты вообще пошла?

Риз молчит, но я все равно слышу. Все в ней – тоска в глазах, напряженно сжатые губы – кричит:

– Из-за тебя, Гетти.

Это уж слишком. Я даже не могу сказать, что не просила об этом, потому что это неправда: я просила, я уговаривала. Я делаю это ради Байетт, а Риз делает это ради меня.