Рори Пауэр - Дикие

– Гетти, – говорит Риз, – что такое?

Директриса пытается вывернуться, но я вдавливаю плечо ей в грудь, прижимая ее к стене.

– Проверь патроны, – говорю я. – Сама увидишь.

– Я не хотела никому зла, – молит директриса. – Я только хотела помочь.

– О, – говорит Риз у меня за спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что она нашла. Часть патронов вскрыта, как учили нас старшие девочки из ружейной смены. Я не знаю, кто и как впервые обнаружил, что щепотка пороха может сделать с телом, зараженным токс. Никто не рассказывал, а я не спрашивала. Но я знаю, что умирать от такого будешь медленно – как будто погружаясь в сон, с той только разницей, что этот сон наполняет тебя болью.

– Вы насыпали в воду порох, так? – говорю я. Мое лицо так близко, что слюна брызжет ей на щеку.

Прежде чем я успеваю увернуться, она берет мое лицо в ладони и смотрит на меня сверху вниз, и чем ласковее становится ее взгляд, тем сильнее сжимаются ее руки.

– Послушай меня, – говорит она. – Так будет лучше для вас.

– Отпустите ее, – говорит Риз, но директриса словно не слышит.

– Они уже в пути, Гетти. Истребители с авианосца. – Она понижает голос, почти шепчет. – Ты знаешь, на что они способны.

Еще бы. Дело не в том, о чем говорили на базе. А в том, о чем не говорили. И это молчание было красноречивее любых слов.

Я отбрасываю ее руки и отступаю назад.

– Почему сейчас? У них было полтора года. Что изменилось?

– Внутри исследовательской группы кто-то заразился, – говорит она. – А кто-то из вас, девочек, нарушил карантин.

Я призываю на помощь все силы, чтобы не упасть, потому что вина обрушивается на меня и тянет на дно, но мне нельзя этого показывать. Нельзя, чтобы директриса узнала, что это были мы.

– Слишком слабые перспективы, слишком велик риск, – продолжает она. – Они не могут вылечить токс. Если бы у них была возможность проводить больше экспериментов…

– Экспериментов? – Ее слова задевают в памяти какую-то струнку, но я никак не могу ухватить мысль; закрываю глаз и проматываю события последних дней, пока не добираюсь до нужного воспоминания. Уэлч на причале, перед смертью. Они хотели проводить испытания на вас, сказала она, но я им не позволяла.

– Уэлч была на нашей стороне, – говорю я. – Верно?

Директриса хмурится.

– Я не знаю, из кого состоит «ваша» сторона, Гетти, но мисс Уэлч была категорически против того, чтобы подвергать эксперименту всё тело, если это могло привести к излишним страданиям. – Она нервно улыбается. – Лично я считаю, что она ошибалась. Теперь это очевидно вдвойне.

– Она покончила с собой. – Меня трясет, и Риз, подступив ближе, кладет руку мне на спину. – Она сделала это из-за ваших планов.

– Давайте не будем забывать, – говорит директриса, и по ее лицу пробегает тень раздражения, – что она была взрослой женщиной, способной на критическое мышление. Она сделала выбор. Я не собираюсь брать на себя ответственность за ее поступки.

Она права, Уэлч сделала выбор – она выбирала нас каждый раз, когда выбрасывала в океан зараженные продукты, каждый раз, когда заставляла нас лгать директрисе.

А я ошибалась. Все это время я ошибалась на ее счет.

Я не могу больше здесь находиться. С каждым своим промахом я копала нам яму. Этому острову будет лучше без меня, даже когда прилетят самолеты.

– Гетти, – говорит Риз у меня за спиной. Из коридора все громче доносятся голоса: девочки таскают из соседних кабинетов столы и скамьи, все, чем можно загородить двери.

Я возвращаюсь к директрисе.

– Когда прилетят самолеты?

– До темноты.

Вот и все. Один день. Все, что осталось у Ракстера, пока эскадрилья истребителей не сотрет его с лица земли. Я слышу в голове голос отца, и он говорит мне бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее. Так я и поступлю, но сперва мне нужно понять кое-что еще.

– Зачем возиться с водой, если нам все рано конец?

Директриса тихонько кашляет.

– Так было бы гуманнее.

– Гуманнее? – Еще немного, и я рассмеюсь ей в лицо. Поверить не могу. – Где была ваша гуманность, когда вы распылили газ?

– Это должно было сработать, – говорит директриса. – Думаю, концентрация оказалась недостаточной. С твоей подругой сработало.

На секунду комната исчезает. Я снова стою на пароме в свой первый день в Ракстере и смотрю, как Байетт смотрит на меня. Ее улыбка выглядит как то, чего я ждала всю свою жизнь; она улыбается так, будто я особенная.

– Нет, – говорю я. – Нет, не понимаю. О чем вы?

– Твоя подруга – мисс Уинзор.

У меня перехватывает дыхание. Риз тихонько матерится.

Но директриса не останавливается.

– Насколько мне известно, она успела внести значительный вклад в исследования.

– Успела? – повторяю я, хотя знаю, знаю, что последует за этими словами.

– Она умерла. – Директриса пожимает плечами. – ЦКЗ применили газ еще вчера.

Пустота внутри, как будто целый кусок меня выдрали с корнем. Она не могла умереть. Глаз щиплет от слез, меня начинает трясти.

– Я вам не верю, – говорю я. – Не верю.

– Это ничего не меняет.

Не сознавая, что делаю, я вцепляюсь директрисе в лицо ногтями. Она вскрикивает, и по ее коже струится кровь, пока я полосую ей шею. Риз обхватывает меня поперек живота, оттаскивает назад, и я бешено лягаюсь, пытаясь до нее дотянуться.

– Она лжет, – говорю я. – Она не знает Байетт, она не понимает.

– Я знаю, – говорит Риз мне на ухо. – Ты права, но у нас нет времени. Ты сама сказала, забыла? Надо уходить.

– Да. – Я тяжело сглатываю, заставляя себя успокоиться. – Только еще кое-что. Вылей воду. Оставь одну бутылку.

– Нет! – вырывается у директрисы. – Нет, нет, подождите.

Риз отпускает меня, и я за шею прижимаю директрису к стене.

– Все кончено, – говорю я. Риз опустошает бутылки. Пол становится темным и скользким, и директриса начинает плакать.

Байетт не умерла. Я в это не верю. Директриса лгала раньше и может лгать сейчас. Я найду Байетт, как и обещала, и тогда расскажу ей, что сделала это ради нее.

Я отпускаю директрису, отвожу здоровую руку назад, и Риз передает мне последнюю бутылку. Ради Байетт, ради мистера Харкера, ради нас.

– Мы должны были это выпить? – спрашиваю я и подношу бутылку к губам.

Она кивает.

– Так будет лучше. Зачем вам вся эта боль? Клянусь, вы даже не поймете, что случилось.

– Да. – Я смотрю на воду и облизываю губы. Когда я поднимаю взгляд на директрису, она тепло смотрит на меня и кладет руку мне на плечо.

– Больно не будет, – мягко говорит она.

Я наклоняюсь к ней.

– Докажите.

Она ахает, и я заталкиваю ей в рот горлышко бутылки, наваливаясь на нее всем весом и удерживая челюсть, не позволяя стиснуть зубы.

Сдавленный крик, всхлип, и она начинает биться, пытаясь вырваться. Вода льется по моей руке, обливая ей рубашку. Она старается не глотать, но скоро ей придется это сделать. Я чувствую ладонью ее мокрые губы, но только надавливаю сильнее, прижимаясь лбом к ее лбу. Она сделала это с нами. Теперь наша очередь.