Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Савватий еле сдерживал себя.

— Брат Савва… Савва… — Александр за плечо тормошил его. — Я помню всё! Но почему ты мне это сейчас говоришь?

Савватий прерывисто вздохнул и ответил:

— То, что я испытываю сейчас… больше того ужаса…

Савватий посмотрел на Александра: понимает ли он? Александр, молча, ждал. Тогда Савватий тихо продолжил:

— Это всё было давно… После уверования я посвятил всего себя молитве и поклонению Господу, отрёкся от всего ветхого, что было во мне. Отрёкся я и от оружия. Сегодня, когда мы получили благословение на его применение, и я снова взял в руки винтовку… я понял, что уже не имею того воинственного духа… он покинул меня… остался за стенами обители. Наставник… я больше не воин, прости меня. Я боюсь, что в ответственный момент страх овладеет мною и я… я всех вас подведу.

Александр посмотрел в окно и, как можно более беспечно, сказал:

— Закат красивый. Выйдем? Поглядим?

Савва с волнением посмотрел на него, пытаясь понять его настроение, и кивнул. Они вышли. Александр опустил дверь магнекара, опёрся на него спиной и, скрестив руки на груди, устремил взгляд в небо. Савватий неловко встал рядом.

Действительно, закат был необычайно хорош. За их спинами темнел сосновый бор, верхушки сосен горели в лучах заката, как охваченные пожаром, а перед глазами до самого горизонта расстилались залитые красно-оранжевым цветом луга. Здесь, в сотнях километров от мегаполиса, пахло землей и листьями, ветер омывал ноздри запахами хвои, полевых трав и цветов.

Увидев их, Серафим и Максим вышли из своего магнекара и подошли к ним.

— Получаем эстетическое наслаждение? — спросил Серафим своим сильным голосом, который был под стать его фигуре. — Вот так дела!

— Брат Серафим, — сказал Савватий. — Хорошо, что вы подошли. Я хочу исповедаться перед вами… Я готов сказать то, что я сказал Наставнику: я не готов к миссии, я боюсь подвести всех вас. Я перестал быть способным на решительные действия и необходимую агрессию. Я не могу возжечь в себе боевой дух… Я всё позабыл…

— Нет, брат Савва, — прогремел Серафим. — Ты — смелый. Я вот и сам себе боюсь даже признаться в том, что ты сейчас исповедуешь при всех. — Он посмотрел на Александра. — Наставник, я тоже всё позабыл!

Александр с улыбкой недоверия посмотрел на него, и Серафим ухмыльнулся. Александр перевёл взгляд на Максима, который стоял немного отстранённо, устремив свой взгляд в какую-то точку на горизонте.

— А ты, брат Максим… ты тоже всё позабыл?

Максим резко повернулся и глянул на него. Отвернулся опять. Александр знал его огненный характер и терпеливо ждал: Максим не мог не ответить. Наконец, Максим справился с собой и с лёгким выдохом, сокрушённо сказал:

— Нет, братья… Я не забыл. О, как бы я хотел вымолить это забвение, но не смог. Я борюсь с этой страстью, как с превосходящими силами противника, и всегда прошу тебя дать мне благословение ужесточить посты, чтобы подвергнуть плоть более суровой аскезе… — Максим повернул к Александру покрасневшее лицо и надрывно произнес: — Но как только я взял в руки эту… чёртову винтовку, я испытал такую сладость… такой восторг, как будто и не было всех этих лет… как будто и не было в моей жизни благодати! Моё сердце вмиг предало Господа… Помилуй меня, мой Боже!

Все молчали, осмысляя услышанное, и в сердцах молились друг за друга. Александр заговорил:

— Значит, пришла и моя пора исповедаться перед вами, братья: и я не в чине ангельском. Благодарю Бога за вашу открытость и ваши немощи, ведь, как напутствовал меня владыка, в немощи сила Божия и свершается… И я немощен: вчера, когда настиг противоречащего… я пришёл в такую ярость, которую не испытывал много лет… И в этой ярости потерял контроль над рассудком и совершил ошибки…

Все напряжённо слушали.

— Наставник! — воскликнул Савва. — Ты — единственный из нас, который встретился с ним лицом к лицу. Ужасен ли его вид?

— Нет… не ужасен. Напротив… — сдавленно сказал Александр, — его лицо было прекрасно! И в этом заключается вся вражеская подлость… У него было красивое простое лицо, и добрые глаза. Он выглядел немного худым и ослабленным. — Александр почувствовал головокружение и облокотился рукой на плечо Савватия. — Это и было то дьявольское обольщение, о котором предупреждал нас владыка. Я имел благословение на его пленение или уничтожение, но, когда он смотрел мне в глаза, его взгляд проникал в меня… во мне утишался, смягчался дух, согревалось сердце. Я чувствовал к нему дружественность… — Александр стиснул пальцами наплечник Савватия и воскликнул:

— Дьявольские чары! Каким же сильным было это искушение!

— Это чары. Это чары, — торопливо поддержали его Серафим и Савватий.

Максим молчал и в сильном волнении слушал Александра.

— Я был в оцепенении и не мог справиться с этим. Он попросил его отпустить, потому что-де, очень спешит, чтобы помочь одному умирающему человеку. И я покорно его слушал! Но как только он понял, что его чары овладели мной и он собрался уйти, я повалил его на колени и что есть силы ударил в лицо, чтобы освободиться от этого наваждения… Когда он упал и закрыл глаза… мне стало легче… но от пережитого пришло состояние аффекта! Я страшно хотел его убить, но не знал как: он имел вид обычного человека, и мне не хватало моральных сил, чтобы задушить его руками, и я не имел оружия — у меня оказалась только полицейская плеть. Я был как в бреду. Я даже не помню, как на тросе вздёрнул его на ветке, задрал ему одежду и заткнул ею его рот, чтобы не слышать более имя Господа из его мерзких уст, зажёг электроплеть и отхлестал его так, что запахло горелым мясом. Только тогда, когда мне показалось, что он умер, я почувствовал спокойствие и полное освобождение… Я вышел из-под его контроля. Но, видите, я его недооценил. Он не только остался жив, но пленил ещё одну несчастную душу. Я всем сердцем сокрушён и укоряю себя, что тогда не хватило сил довести дело до конца…

— Отец Александр, — подал голос Максим. — Ну, кто бы из нас на твоём месте смог поступить иначе? Кто может осудить тебя? Ведь никому из нас не выпадала на долю встреча с самим противоречащим! Никто не знает, как с ним сражаться! Нам благословили винтовки, но помогут ли вообще пули?

Серафим невесело хмыкнул:

— Эх, братья! Все согрешили, чего там. Но милостив Господь и Он не оставит нас.

— Аминь, — сказал Александр.

Он вымученно улыбнулся, сгрёб всех в охапку и обнял так, что брякнули, стукнувшись друг о друга, шлемы, и с чувством сказал:

— Ах вы мои несвятые святые! Да простит вас Господь, да помилует.

Последний луч солнца, вспыхнув, сцепившись в смертной хватке с алой, как кровь, дождевой тучей, застлавшей горизонт, и, проиграв схватку, угас. Стало стремительно темнеть. Они стояли в кругу, обнявшись за плечи, прижавшись друг другу шлемами, испытывая общую радость от этого единства. Савватий с большим волнением сказал: