Андреас Эшбах - Субмарин [litres]

Однажды, когда племя в очередной раз стояло лагерем неподалеку от хижины Фарнсворта, Смелое-Сердце решила проверить, унаследовал ли ребенок ее талант и может ли дышать воздухом так же долго, как она. В три года, объяснила она Фарнсворту, это уже можно определить и обычно родители ребенка проводят этот эксперимент вместе.

И вот они вытащили маленького Шесть-Пальцев на воздух, несмотря на его протесты. Сначала он кричал, задыхался и паниковал, но через пару минут и правда начал дышать воздухом и совершенно успокоился.

Но, к ужасу обоих родителей, вернуться в воду ему не удалось. Сколько они ни пробовали, Шесть-Пальцев, проживший в воде три года, больше не мог дышать водой. В конце концов они оставили свои попытки из страха, что он утонет. Было решено, что теперь ребенок будет жить с отцом.

Так у холостого морского биолога Джеймса Фарнсворта появился сын, которого ему теперь нужно было воспитывать. Коллеги не сильно этому удивились. Они решили, что речь идет о ребенке от какой-нибудь жизнерадостной островитянки. Случай отнюдь не редкий.

И Шесть-Пальцев рос у отца. Тот говорил с сыном и на английском, и на языке жестов, потом мальчик пошел в начальную школу вместе с филиппинскими детьми из окрестных деревень, с которыми играл. Ни его шесть пальцев, ни жабры, ни перепонки не вызывали вопросов, если что и обсуждалось, так это то, какой Шесть-Пальцев прекрасный пловец. Ах, да: отец назвал сына Леоном.

– Леон Фарнсворт, – повторяю я, чтобы почувствовать вкус имени на языке. – Хм, Шесть-Пальцев мне нравится больше.

А настоящее имя нужно держать при себе, наставлял его отец с первого же дня на суше. И нельзя никому рассказывать, кто твоя мама. Это тайна, которую непременно надо было сохранить.

– Забавно, что в школе ребята постарше в какой-то момент сами начали называть меня Шесть-Пальцев, – со смехом рассказывает он. – Пока учительница им строго-настрого не запретила.

Время от времени Фарнсворт брал сына с собой в Сидней, где, как он понимал, ребенок с шестью пальцами никого не удивит.

Шли годы. Шесть-Пальцев рос и стал бы совершенно нормальным человеком воздуха, если бы однажды его мама в одну из их редких встреч не уговорила его нырнуть вместе с ней. Она нашла на дне какой-то очень красивый переливающийся камень, который хотела показать ему. Чего она ему не сказала, так это что нырнуть предстояло на глубину, слишком большую для человека воздуха. Слишком большой она оказалась и для ее восьмилетнего сына.

Но он старался не подать виду и, когда внизу у него в легких закончился воздух, непроизвольно начал дышать водой. Но после этого не смог выйти обратно на сушу.

Вот так внезапно закончилась его жизнь с отцом, и Шесть-Пальцев не оставалось ничего другого, кроме как остаться с мамой. Ей эта перемена далась непросто. А вот Шесть-Пальцев, напротив, быстро приспособился к жизни в воде, и, когда вскоре после этого его мама примкнула к Серым Всадникам и стала спутницей Высокого-Лба, он уже стал таким же субмарином, как и все остальные. Он был на седьмом небе, когда киты приняли его как всадника, и это превратилось для него в смысл жизни.

Мама тоже строго-настрого запретила ему рассказывать кому-либо о своем происхождении – но совсем по другой причине, нежели отец: она шпионила для Высокого-Лба на суше и боялась, что тот отправит на берег и ее сына, если узнает его тайну.

– Она всегда говорила: никто не знает, сколько раз в жизни ты можешь менять воду на воздух, – рассказывает Шесть-Пальцев. И кстати, мне нравится, как звучит его голос.

– Я бы точно ничего ему не разболтала, – говорю я.

Он поднимает брови.

– Ты уверена?

Нет. Не уверена. Он прав. Я на своей шкуре испытала, каким опасным искусителем может быть Высокий-Лоб.

Припарковавшись у отеля, отец Шесть-Пальцев говорит:

– Мне кажется, вам обоим есть что сказать друг другу наедине. Ну а я пока упакую продукты.

Отличная мысль, говорю я себе, но, когда мы выходим из машины и идем в сторону берега, меня накрывает ощущением подавленности. Мы оба молчим. Ага, как же, «есть что сказать друг другу».

Потом, когда мы доходим до парапета, не дающего постояльцам отеля падать в океан, я еще раз спрашиваю Шесть-Пальцев:

– Почему ты ничего не рассказал мне? Мы столько дней были совершенно одни, у нас было так много времени…

Шесть-Пальцев пристыженно кивает.

– Да, всё так. В тот миг, когда мы поцеловались, я хотел тебе все рассказать, всё-всё. Я хотел, чтобы ты знала обо мне всё. Но потом я испугался, вдруг ты подумаешь, что я просто завидую тебе, хочу присвоить себе твой статус Посредницы и всё такое…

– Что? – не выдерживаю я. Это просто не укладывается у меня в голове. – Из-за того дурацкого пророчества?

Он грустно пожимает плечами.

– Ну а что бы я делал, если бы ты потребовала от меня доказательств? Я бы не смог ничего доказать. И подтвердить мои слова некому – где моя мама, я понятия не имею, а больше никто об этом не знает. – Он вздыхает. – Ну, вот я и решил, что лучше вообще ничего тебе не рассказывать. Да и зачем? Я же не планировал когда-либо возвращаться на сушу. Ну а потом… я говорил себе, что ты всё равно не останешься под водой. В конце концов ты всё равно вернешься на берег.

На последней фразе его голос срывается. Он смотрит в сторону, куда-то за море, как будто там находится что-то очень важное. Я нерешительно беру его за руку – он позволяет мне это, не забирает руки.

– Это правда? – спрашиваю я. – Ты действительно считал, что я недостаточно люблю тебя, чтобы остаться с Серыми Всадниками?

Он поворачивается ко мне с кривой усмешкой.

– Сама посмотри, где мы в результате оказались.

Я внимательно смотрю на него, пытаясь понять, говорит ли он всерьез или шутит. Ох уж эти парни! Можно ли вообще понять, что у них в голове?

Как бы то ни было, стена между нами исчезла. Что ж, будем считать, что это прогресс.

– Когда мы с тобой скитались, спасаясь от Серых Всадников и их бомб, – продолжает Шесть-Пальцев, – я решил, что в любом случае всё испортил. Ты никогда мне не простишь, что я не предостерег тебя от Высокого-Лба. Что я не пришел тебе на помощь раньше. Что я… – Он замолкает и снова пожимает плечами. – Я просто не знал, что мне делать. А ты всё время заводила разговор про какую-то стену…

Тут я начинаю подозревать, что, возможно, и я повела себя не самым разумным образом. В конце концов, у меня же нет никакого опыта в этих делах.

– Но ведь ты меня предостерегал, – говорю я.

– Да, но недостаточно настойчиво.

– И ты меня освободил.

– Да, но не сразу. Я боялся оказаться рядом с тобой у столба. Тогда бы мы оба погибли.

– Это было бы довольно паршиво, – признаю я. – Очень хорошо, что ты дождался удачного момента.