Наоми Алдерман - Сила [litres]

– Меня из конторы прислали, – сообщает медвежеватая Ирина. – Там на задах солдатка на дорожке.

Твою мать.

Они смотрят на экран камеры видеонаблюдения. От шоссе до фабрики – восемь миль по проселку, съезд скрыт изгородями и лесом. Чтоб найти, нужно знать, что ищешь. И однако извольте, солдатка – всего одна, большого отряда не видать – подобралась к периметру. До самой фабрики оттуда еще миля, так что фабрику ей даже не видно. Но она пришла, идет вдоль ограждения, фоткает на телефон.

Женщины смотрят на Даррелла.

И все думают: как поступила бы Рокси? У них это прямо на лбу написано, все равно что маркером.

Пасма пульсирует и егозит. Даррелл все-таки тренировался. У него в груди кусок Рокси, и этот кусок точно знает, как поступить. Даррелл силен. Величайший из великих. Нельзя показывать девкам, на что он способен, – Берни высказался весьма недвусмысленно, шилу положено таиться в мешке. Пока Даррелла не предъявят самым щедрым потенциальным покупателям в Лондоне – вот, мол, что мы умеем, – тайна должна оставаться тайной.

Пасма шепчет ему: Всего одна солдатка. Иди, припугни ее.

Сила знает, как поступить. В ней есть логика.

Даррелл командует:

– Следите за мной. Я пошел.

Шагая по длинной гравийной дорожке, открывая ворота, он беседует с пасмой.

Говорит: “Ты уж меня не подведи. Я большие деньги за тебя отдал. Мы с тобой можем успешно сотрудничать”.

Пасма – прирученная, притулившаяся к ключице Даррелла, как некогда у Рокси в груди, гудит и шкворчит. Это приятно – Даррелл подозревал, но раньше не имел шанса удостовериться. Смахивает на опьянение – блаженное, придающее сил. Бывает, знаете, когда ты пьян, кажется, будто с кем угодно расправишься одной левой, а тут так оно и есть.

Пасма ему отвечает.

Говорит: Я готова.

Говорит: Вперед, сынок.

Говорит: Все тебе дам, что захочешь.

Силе все равно, кто ее использует. Пасма не бунтует против Даррелла, не знает, что не он – ее законная хозяйка. Пасма лишь говорит: Да. Да, я могу. Да. У тебя все получится.

Даррелл двумя пальцами пускает коротенькую дугу. К ощущению так и не привык. Неприятно зудит на коже, но мощно и правильно отзывается в груди. Надо бы эту девку отпустить, но он и свалить ее сможет, не вопрос. Уж он им всем покажет.

Он оглядывается – женщины толпятся у окон фабрики, смотрят на него. Кое-кто выходит на тропинку, чтоб не терять Даррелла из виду. Перешептываются, прикрывая рты. Одна пускает длинную дугу между ладонями.

Вот ведь твари зловещие – движутся как одна. Зря Рокси потакала им столько лет – странные эти ритуальчики им позволяла и закидываться “блеском” в нерабочие часы. Они все уходят в леса на закате и не возвращаются до зари, и Даррелл не может, сука, ни слова поперек сказать, потому как на работу они являются минута в минуту и дело свое делают, но творится что-то подозрительное, он прямо носом чует. У них тут сложилась своя, епта, культура , и Даррелл знает, что они болтают про него, и знает, что, по их мнению, ему здесь не место.

Даррелл пригибается, чтоб солдатка не засекла.

Позади него толпа женщин растекается приливной волной.

Утром, когда оба одеты, Рокси говорит Тунде:

– Могу переправить тебя за границу.

А он уже и забыл, что на свете бывает заграница и туда можно переправить. Все, что вокруг, реальнее и неизбежнее всего, что было прежде.

Он замирает, не до конца натянув носок. Выложил носки на ночь сушиться. Все равно воняют, а на ощупь хрусткие и скрипучие.

– Как? – спрашивает он.

Она дергает плечом, улыбается:

– Я же Рокси Монк. Знаю кое-кого. Хочешь за границу?

Да, он хочет. Да.

Он спрашивает:

– А ты?

Она отвечает:

– Я заберу назад свое. А потом тебя найду.

Она уже кое-что забрала назад. Ее фигура увеличилась вдвое.

Тунде она, пожалуй, нравится, но наверняка не скажешь. Она столько ему предлагает – это сейчас не засчитывается за простой кадреж.

Они шагают долгие мили отсюда туда, и она перечисляет десяток способов ее отыскать. Почта с такого-то ящика попадет к ней, даром что похоже на фирму-однодневку. Такой-то человек рано или поздно будет знать, как с ней связаться.

Не раз и не два Рокси говорит:

– Ты спас мне жизнь.

И Тунде все понимает.

На перекрестке средь полей, у остановки автобуса, который ходит дважды в неделю, Рокси на таксофоне по памяти набирает номер.

Повесив трубку, описывает все, что будет дальше: вечером Тунде подберет блондинка, у нее на головном уборе будет что-то про самолеты, и она перевезет Тунде через границу.

Поедешь в багажнике – извини, так надежнее всего. Часов восемь.

– Шевели ступнями, – инструктирует она, – а то ноги сведет. Больно, и не сможешь вылезти.

– А ты?

Она смеется:

– Ну я-то в багажник точно не полезу.

– А как?

– За меня не переживай.

Они расстаются незадолго до полуночи у окраины деревушки, название которой она не умеет произнести.

Она целует его разок, легонько, в губы. Говорит:

– Все с тобой будет хорошо.

Он спрашивает:

– Ты меня не проводишь?

Но понимает и сам, вся его жизнь подсказывает ему ответ. Если увидят, что она неравнодушна к мужчине, в своем мире она выставится слабачкой. Если решат, что Тунде ей небезразличен, под ударом окажется он. А так он – просто груз.

Тунде говорит:

– Иди и забери свое назад. Все нормальные люди только больше тебя зауважают за то, что так долго выживала без нее.

Еще не договорив, он понимает, что это неправда. Вот его особо никто не зауважает за то, что столько выживал.

Она отвечает:

– По-любасу я буду не я, если не попытаюсь.

Она уходит по дороге к югу. Он сует руки в карманы, опускает голову и сворачивает в деревню, делая вид, будто его послали с поручением и он имеет полное право тут находиться.

Отыскивает назначенное место – Рокси описала точно. Три лавки с заставленными витринами, этажом выше ни огонька. Тунде, кажется, видит, как в окне колышется занавеска, и говорит себе, что померещилось. Его не поджидают, за ним не гонятся. С каких это пор он такой дерганый? А он знает с каких. Не с последних событий. Страх нарастает давно. Ужас пустил корни в груди много лет назад, и с каждым месяцем, с каждым часом его усики врастают все глубже в плоть.

Отчего-то в минуты, когда воображаемый мрак сливается с настоящим, терпеть легче. Не было такой жути, когда он взаправду сидел в клетке, или на дереве, или смотрел, как перед ним разворачивается самый страшный в мире кошмар. Жуть преследует его на тихих улочках или перед рассветом, когда он просыпается один в гостиничном номере. Давным-давно уже его не осеняло покоем на ночных прогулках.

Он глядит на часы. На этом углу ждать еще десять минут. В рюкзаке лежит конверт – все пленки, все съемки, дневники. Конверт готов с первого дня, весь оклеен марками. Тунде их припас – думал, если запахнет жареным, отослать пленки Нине. Теперь он хрен чего отошлет Нине. Если встретит Нину, сердце ей вырвет и сожрет на центральной площади. У Тунде есть маркер. Есть тщательно упакованный конверт. А напротив стоит почтовый ящик.