Гордон Хотон - Подмастерье. Порученец

— О чем тут говорится?

— Это типовой договор. — Он выхватил у меня листок и заскользил по тексту пальцем. — Тыры-пыры… Соглашение между Агентством и усопшим, отсюда и далее именуемые как, и так далее, и так далее… семидневный испытательный срок… гарантированный наем… тыры -пыры… в случае невыполнения усопший обязуется выбрать один способ прекращения из краткого списка, семь пунктов, которым он засвидетельствует во время обучения… Все документы надлежит вернуть Шефу не позднее утра понедельника… — Он отдал мне бумагу. — Просто отметьтесь внизу. Нам всем станет легче.

Я подписал, не раздумывая.

Если вам интересно, как я попрощался с соседями и вообще как мертвые переговариваются, ответ прост.

Мертвянкой.

К примеру, самый простой ответ — одиночный стук в стенку гроба — означает «Нет, отстань» или «Я покоюсь». Два стука означают «Да», «Привет» или «Готов поговорить». «Прощай» — это долгий, медленный царап… И так далее.

Поймите меня правильно: многие трупы сохраняют способность говорить даже близко к самым глубоким стадиям физического разложения. Но нет смысла вести беседы, когда ближайший сосед отделен от вас толстыми деревянными стенками и несколькими футами почвы.

Попросту непрактично.

Я вернул договор. Смерть поблагодарил меня, сложил документ втрое и сунул в верхний карман рубашки-поло, где тот потеснил черные пластиковые очки от солнца.

— Идти сможете? — спросил он.

— Думаю, да.

Кладбище было маленькое — может, на сотню участков; в основном старые, покосившиеся или заплесневелые надгробия. Мой участок — из тех, что поновее, и когда мы миновали разверстую могилу, я подумал вслух, не стоит ли нам ссыпать наваленный холм изъятой почвы.

— Выбросьте из головы, — сказал Смерть. — Недосуг.

Он перепрыгнул через валявшуюся крышку гроба, прихватил лопату, прислоненную к дереву, и направился к узкой песчаной тропке, рассекавшей погост надвое. Тропа вела от кованых ворот в южной стене к маленькой саксонской церкви, высившейся на северной стороне. Рассвет озарял купы деревьев по обе стороны и тесные ряды могильных камней, укрытых под ними. Несколько букетиков увядших цветов — случайные вспышки цвета. Я слишком сосредоточился на нашем путешествии и ничего другого не замечал.

У церкви мы повернули налево и пересекли безлюдный проспект, после чего нырнули в узкий переулок; затем направо, в самом конце, по длинной улице на задах, куда выходили лавки, дома, кафе и кинотеатр. Наконец свернули влево и двинулись вниз по склону, изгибавшемуся к далекому лугу. Никого не встретили — ни бродяг, ни дворников, ни ворья.

Но поразительный опыт ходьбы, после того как я так долго пролежал неподвижно, навел меня на мысль, как я вообще мог довольствоваться житьем в гробу. Мощь земного тяготения, сопротивление мостовой под ногами — словно внезапный возврат к упоительному воспоминанью. Когда мы добрались до подножья холма, я так увлекся образами и ощущениями жизни, щекотавшими мой трупецкий мозг, что споткнулся о бровку, рухнул навзничь и приземлился подбородком.

Смерть подхватил меня, извлек из очередного кармана черно-белый в горошек носовой платок и приложил его к моей ране. Сжал мое плечо — в поддержку, а затем махнул рукой на здание строго через дорогу.

— Добро пожаловать в Агентство, — сказал он.

Если вам представляется готическая постройка с темными башнями, аркбутанами, витражными окнами и окованными железом деревянными вратами — зря. Никаких лошадей, закусивших удила, с пеной у рта, никаких низких туч или вспышек молнии вдали. Контора Смерти — простой двухэтажный угловой особняк с перестроенной мансардой и лестницей в подвал. Снаружи стояли три неприметных автомобиля, солнце всходило в чистом небе позади нас и намекало, что день будет погожий. Я заявил о своем разочаровании:

— И это все?

— А чего вы хотели? Фанфар? Сонмов в белых хламидах? Блудницу вавилонскую?

— Я б не возражал.

— Что есть, то и есть. Ни больше ни меньше.

Мы пересекли дорогу и взошли по короткой лестнице к единственному зримому входу — черной дубовой двери, прошитой железными заклепками. Смерть извлек кольцо с ключами, выбрал самый большой, старый и ржавый. Повернул его в замке, затем помедлил.

— Прежде чем мы войдем… — начал он. — В конторе нас четверо: я, Мор, Глад и Раздор. Есть еще Дебош, конечно, — помощник Раздора. Когда-то был подмастерьем, как и вы. Слишком всерьез его не воспринимайте. — Он толкнул дверь и шагнул в сумрачную прихожую, отделанную каменной плиткой, где поставил лопату к стене, а свой серый шарф бросил на крюк. Над крюком большими черными буквами значилось: «СМЕРТЬ». На соседних крюках — «ГЛАД» и «МОР» — я заметил два пальто, рядом крюк оказался пустым — «РАЗДОР». — Работа наша здесь отличается от того, что вы могли бы предположить. Б о льшую часть практических задач выполняют назначенные Агенты на субподряде — это бывшие подмастерья вроде вас. — Он улыбнулся, явив одинаковые ряды заостренных желтых зубов. — Мы же сами здесь заняты в основном административкой, хотя обязаны раз в день являть местному населению свои навыки.

Я рассеянно кивнул.

— Д е ржите руку на пульсе.

— Именно. До первого гласа Последней трубы! — Он до нелепого причудливо взмахнул длинными костлявыми руками, словно дирижер оркестра, одолеваемый шершнями, а затем внезапно обмяк. — Вообще-то, — признался он, — мне все это изрядно наскучило. Будто куда-то девался весь смысл… Не лежит мое сердце.

В конце коридора оказалась белая филенчатая дверь. Смерть распахнул ее, за ней открылся вид на высокую стопку бумаги, опасно колыхавшуюся на покрытым формайкой столе: верхний листок почти касался низкого артексного потолка [2] «Артекс» — британская торговая марка декоративного покрытия потолка и стен, похожая на гипс или штукатурку, была особенно популярна в Великобритании в 1970-е. . Смерть неловко обогнул стопку и исчез.

Я настороженно последовал за ним. Все происходило слишком быстро.

В конторе имелось четыре похожих стола, расставленных квадратом: каждый обращен к своей стене, на каждом — горы бумаг. Листки валялись и на полу, бумажные дюны высились у конторских шкафов, бумажные пирамиды возносились у окон и сыпались с подоконников, документы липли к оборудованию, забивали вытяжки, сокрушали полки. Комнату от пола до потолка украшали бумаги и папки, договоры и записки, а посреди всего этого бумажного мира размещались трое людей, причудливее которых я вообще не видывал.

Словно кто-то щелкнул выключателем, три головы медленно повернулись и уставились на меня. Этот досмотр после тьмы гроба оказался устрашающим. Он прожег дыру в тонком слое уверенности в себе, какой я успел отрастить. Он меня иссушил. Волна тошноты вскинулась из живота к горлу. Я почувствовал, как у меня дрожит, а затем и отваливается нижняя челюсть — я стоял, полуразинув рот, не понимая, куда смотреть и что говорить.