Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

Аллин махнул через подоконник.

— Куда? — крикнула Фрезия. — А вдруг сотрясение? И что там…

— Там — взорвали динамитную шашку, — сказал Аллин устало, дотронулся кончиками пальцев до головы — и вытер кровь о модный плащ, когда-то светло-серый, теперь — частью почти чёрный, частью белёсый от пыли. Присел на корточки рядом со щенком. — Как ты, парень?

Грей облизнулся и ткнулся носом в его руку.

— Люди! — донеслось от окна.

Тео обернулся. Охранник и какая-то всклокоченная грязная девица в красивом лиловом пиджаке, с косо размазанной, как кровь, яркой помадой на лице, ошарашенные, с дикими глазами, выглядывали в то же окно, через которое выбрался Аллин.

— Вы кто? — удивился рыжеусый.

— Это, наверное, обслуга, Шандор, — сказал Аллин.

— Я — журналистка, — пискнула девица.

— Ещё кто-нибудь живой там есть? — спросил Аллин.

Охранник покачал головой.

— Они там гнилые все, — всхлипнула девица и начала яростно оттирать что-то от лацкана.

— А кто там вообще был-то? — спросил Тео.

— Мэр с гостями, — Аллин ужасно усмехнулся, перекосив окровавленное лицо. — Вы бы видели… А вон там, — он показал на труп в кресле, — господин Жаскер. Не рассчитал немножко.

Тео присвистнул. Шандор махнул рукой двоим в окне:

— Вылезайте оттуда, пока здание не рухнуло.

— Откуда у них взрывчатка? — спросил смуглый.

— Рыбку, наверное, собирались ловить, — хмыкнул Аллин. — Вызывайте жандармов, СБ и спасательную команду — эту штуковину надо разбирать. А вы, барышня, родились в рубашке — быстро соображаете.

Охранник спрыгнул на землю и помог журналистке спуститься.

— Как пёсик? — спросила она, подходя.

Грей приподнял голову и презрительно посмотрел на неё.

— Если бы не пёсик, — сказал Аллин, — господин депутат отстреливался бы, прикрываясь вами.

— Ох! — вспомнил Тео. — Медведь!

— Какой медведь? — удивился Шандор, но Тео уже не слушал.

Он дёрнул бегом обратно, в непарадную часть базы, туда, где могли бы содержаться дикие животные. Те, приготовленные… для отстрела, для мертвячьей кормежки — или для чего их, на самом деле, готовили.

Дорожка, выложенная плиткой, довела его до металлической двери, отделяющей базу от бойни. Тео на миг притормозил — и в сердцах толкнул дверь плечом, точно зная, что она заперта.

Дверь не просто вылетела. Она рассыпалась ошметками ржавчины и прелого трухлявого дерева. Она почему-то оказалась ужасно старой, неописуемо старой, — истлевшей от сотен прошедших лет, — и это вызвало у Тео такую дикую мысль, что ужас бросил его в жар. Он снова взглянул в клубящиеся грозные небеса, содрогнулся — и сплюнул через плечо.

Но за дверью был тот самый мощеный дворик, те плиты в пятнах крови и те вольеры, о которых сбивчиво рассказывал Хольвину раненый кот и которые промелькнули в Рамоновых мыслях. Тео увидел оленят в Старшей Ипостаси, что стояли в своей клетке, прижавшись друг к другу и глядя на него с отчаянной надеждой, увидел кабана, тоже в Старшей Ипостаси — клыки приподнимали его верхнюю губу в саркастической усмешке…

Увидел медведя.

Медведь лежал на полу клетки — и с трудом приподнялся, чтобы посмотреть на человека. Тео содрогнулся — трансформ прошел как-то вполовину, на ужасной, почти безволосой морде, пародии на зверя, горели совершенно человеческие всепонимающие глаза. Лапы врастали в человеческий торс — и в шерсти было не видно, где кончается настоящая шкура и начинается трансформированная. Тео понял, что присутствует при агонии — но никогда прежде он не видел и не слышал ничего подобного.

От ужаса и жалости мир помутнел и расплылся. Тео подбежал к вольеру и присел на корточки. Клетку запирал висячий замок, можно было только просунуть руку между ржавых прутьев, и Тео просунул, коснувшись мокрой и жесткой шерсти. Умирающий медведь вздохнул.

— Сейчас-сейчас-сейчас, — выдохнул Тео, вытирая глаза, торопясь и понимая, что безнадежно опоздал. — Сейчас, милый, я тебя выпущу, вот сейчас… — и ухватился за замок, дернув его на себя.

— А котенок-то, похоже, добежал, — неожиданно сказал медведь. Человеческий голос странно искажался полузвериной гортанью, сходил на скрип, как сухое дерево. — Хорошо. И щенка чую. И лосенок вот-вот будет здесь. Славно. А лучше всего, что и человек пришел. Потому, что об этом ОН спрашивал. Зелёный спрашивал…

Медведь задрал морду вверх. Тео бессознательно сделал то же самое.

Туча уже заполнила небо целиком. Было темно, как среди дня темнеет лишь во время солнечных затмений, и страшно тихо. Ветер замер; Тео вдруг осознал, что ни малейшего шума уже давно не слышно. Сизые и черные клубы ходили в теле тучи, как перекатывающиеся мышцы, время от времени высвечиваемые бесшумными сполохами, похожими на зарницы. И в этих сполохах Тео вдруг померещился огромный, во все небо, нечеловеческий лик — клубящаяся маска сфинкса с мерцающим сиянием молний в бездонных глазницах.

— Что это, а? — прошептал Тео, чувствуя себя маленьким ребенком, потерянным в незнакомом и непредсказуемом месте.

Медведь снова судорожно вздохнул и с трудом проговорил:

— Это справедливость, человек. Похоже, сегодня дождик очистит мир — посмотрим, кто уцелеет, а кто уйдёт в землю. Молись, человек, чтобы ОН услышал…

Последнее слово медведь прохрипел и уронил голову на лапы. Его тело дернулось, обретая в смерти окончательную форму — и растянулось на грязном полу клетки уже совершенно звериным. Он был страшно худой, этот медведь, осенью, когда все медведи лоснятся от жира, а их мускулы распирают мохнатые шкуры… Тео опустился на колени рядом с клеткой — и неожиданно для себя расплакался навзрыд, как не плакал с детсадовских времен, как в раннем детстве — от невозвратимой потери. Наверное, надо было молиться, но он не умел.

И все остальное на некоторое время отступило на задний план… пока Тео не поразился такой долгой тишине.

Он встал, тщетно пытаясь втянуть слезы внутрь, огляделся, поднял угловатый кусок щебенки и принялся сбивать замок клетки с оленятами. Оленята отступили назад и, все так же молча, смотрели на усилия человека — а замок сыпался под ударами, как насквозь проржавевшая консервная банка.

Наконец, замок отлетел в сторону. Тео приоткрыл дверцу в клетку и перешел к вольеру с кабаном. Он сбивал замок и не мог заставить себя не только пойти смотреть туда, в сумеречную тишину, но и подумать о том, что там могло бы происходить. Наступил день Страшного Суда из всех известных Тео священных писаний; он не мог себе представить, что могло случиться за последние пять минут. Все могло случиться.

Все. Мир наполнился зловещими чудесами.

Дверца отвалилась в сторону с ржавым визгом, от которого по спине прошла волна тошной дрожи. Тео посторонился, пропуская кабана; кабан вышел, пофыркивая, нюхая мертвый холодный воздух, и не торопясь пошел к выбитой калитке. Оленята так и не трогались с места.