Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

Поклон-прицел, еще поклон. Выбрать точный угол удара — атака и защита вместе. Бросить себя вперед — живой таран в полтонны весом, сплошная любовь, гордость и отвага. В последний миг встретиться взглядом с соперником, уничтожить веселым презрением. Потом рога скрестятся клинками, с треском, будто ты сейчас на куски рассыплешься от этого удара — но копыта вросли в податливую землю, и ты стоишь тысячелетним валуном, нет силы, чтобы тебя сдвинуть… страха не существует, а на боль ты плевать хотел! А потом он подается назад, ты поддаешь рогами еще, напираешь, в струну вытягивая мышцы — и он снова подается, он отступает…

Это всего лишь турнирный противник. Неудачник, потерявший треть правого рога после твоего особенно изощренного удара, но выживший. Чужак, посягнувший на ЕЕ честь, на ЕЕ жизнь — будет убит. Вот о чем говорит это зрелище ЕЙ.

Ты победил троих, а больше не нашлось желающих — и подошел к НЕЙ, госпоже любви и красоты. И ОНА начала слышать твою душу и твои мысли даже раньше, чем союз был завершен, и к ней пришла любовь…

ОНА оценила. Твои рога отшвырнут в сторону волка, а копыто раздробит череп медведю… и проницательный разум Старшей Ипостаси придумает, как, в самом дурном случае, поступить с человеком.

Нет врага более подлого и жестокого, чем человек.

И сейчас ты направляешься прямо к нему в логово.

Так подумал Локкер, когда повстречал первый автомобиль. Сначала — этот раздражающий гул, шум мотора, шуршание колес, какие-то стуки… потом — ослепительный свет фар и мерзкий запах, ударивший в ноздри, тошнотворная вонь перегорелого бензина. И кто-то внутри этой вонючей, громыхающей железной коробки завопил: «Лось! Лось!»

Никогда не видели живого лося.

Наверное, прикидывают, каково мое мясо на вкус, подумал Локкер с отвращением. Лучше бы идти на двух ногах — людям сравнительно реже хочется убить того, кто похож на них внешне. Но короткий шаг и короткое дыхание Старшей Ипостаси не приспособлены к долгим переходам.

Ладно, рискну.

Чем светлее становилось, тем больше машин появлялось на шоссе. Локкер шел по обочине навстречу движению; автомобили гудели на него и мигали фарами, один тяжелый грузовик резко вильнул в сторону — и Локкер перемахнул через канаву, отделяющую шоссе от поля, чтобы не попасть под колеса.

Я действую людям на нервы, думал он. Они видят чуждое им живое существо, и многим из них хочется просто его убить. Или, по крайней мере, напугать. Может, они сами меня боятся.

Только мне от этого не легче.

Ближе к полудню Локкер вспомнил о том, что хорошо бы перекусить. Любовь не способствует набиванию брюха, сражения — тоже. Локкер в последнее время кормился от случая к случаю, Ирис смеялась, что любовный недуг оставил от него одну шкуру на костях. Но в полях нечего было съесть — овощи люди давно убрали, а жухлая трава не представляла ни малейшего интереса. Добравшись до зарослей ракиты и краснотала, растущих вдоль дороги, Локкер отщипнул веточку — но она была неприятна на вкус, будто вся насквозь пропиталась бензиновыми парами. Локкер печально вздохнул и решил не обращать на голод внимания. Перешел с шага на рысь.

Мутный солнечный свет еле просачивался через тяжелую гряду облаков, когда Локкер подошел к синей табличке, обозначающей въезд в населенный пункт — деревню Горбыли.

Шоссе делило деревню надвое. По обе его стороны стояли жилища людей, деревянные дома, выцветшие и потемневшие от времени и непогод, огороженные покосившимися заборами. Над штакетниками и ржавой сеткой, прибитой к столбам, виднелись плодовые деревья. Листья на них уже пожелтели и начали облетать, но ветки и кора, как Локкер знал точно, еще сохраняли совсем летний вкус.

Локкер опечалился. Он любил и сами яблоки, и яблоневые ветки, но не сомневался, что попробовать их здесь, чтобы чуточку утолить голод, не удастся.

Люди терпеть не могут, когда лоси портят яблони. А люди, населяющие деревню — хмурые и серые лицами, в ватниках и высоких сапогах — и без того показывали, насколько не рады видеть его тут. «Смотрите-ка! Лось, растак! — Ишь, из леса приволокся…»

Маленький ребенок, девочка лет пяти, в грязной оранжевой куртейке, неровно стриженная, с личиком и руками, красными от холода, восхищенно смотрела на него между рейками забора, потом протянула надкушенное яблоко. Локкер бы съел, он испытал настоящую признательность — но стоило ему нагнуться за угощением, как толстая женщина выскочила на крыльцо и пронзительно закричала:

— Дура, а ну пошла домой! Джем, взять его, взять!

Откуда-то из-за дома выскочил тощий кривоногий пес и с лаем кинулся на забор. Локкер пошел прочь. Он неплохо относился к собакам — недаром же Рамон был его старым и лучшим товарищем — и умел их понимать, но здешний бедолага, пестрый полукровка с глупой мордой, вряд ли даже умел перекидываться. Старшая Ипостась его души, похоже, просто не повзрослела — а может, это был какой-то умственный изъян, мешающий его главной сути приподняться над Зверем.

Но, как бы то ни было, пес оставался псом — и все деревенские псы забрехали из солидарности со своим собратом. Маленькая шавка, грязно-белая, с неопрятно свалявшейся шерстью, сунулась Локкеру почти под ноги, пытаясь укусить — но ему стоило только резко обернуться, как собаку унесло куда-то вглубь ближайшего двора. Неприятная Стая — не было среди этих собак двоесущных.

Несколько мужчин на автобусной остановке обсуждали Локкера с откровенным гастрономическим восхищением. Давнее правило — с горожанами, как говорят, бывает по-всякому, но для жителей деревни любые жители леса четко делятся на съедобных и несъедобных. Локкер знал, что для этих людей он — еда, особенно в нынешние непростые времена. Невольно ускорил шаги — и вдруг попал в струю потрясающего запаха, теплого знакомого запаха свежего хлеба.

В маленьком домишке, похожем на вагончик, снятый с колес, расположился магазин, и, судя по запаху, там продавали хлеб. Когда Локкер гостил у Хозяина, у Хольвина, его всегда угощали хлебом. Хлебом и молоком — это лучшая человеческая еда.

Локкер подошел поближе к магазину, задумавшись, почти проигнорировав кинувшихся врассыпную старух. Что я тут делаю, подумал он. Просто голоден — и что из того? Люди в таких местах не дают хлеба просто так, за него берут деньги. Где я возьму деньги?

Ощущение опасности вывело его из задумчивости. К магазину бежал человек с охотничьим ружьем, а с ним еще несколько безоружных. Локкер перекинулся, повернувшись к людям лицом.

Бегущие разочарованно замедлили шаг. Вопреки общим предрассудкам убитый двоесущный иногда все же остается в той Ипостаси, которую застигла смерть. Местные жители, как Локкер и ожидал, знали об этом — может быть, потому, что им уже случалось такое видеть. Так что не было у людей настоящей уверенности в том, что убийство принесет ожидаемые шкуру и мясо, и их совершенно не устраивал потенциальный труп почти такого же существа, как они сами, прямо посреди поселка. Старшую Ипостась двоесущных люди едят только в крайних случаях — в тех, когда и себе подобных ели бы.