Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

У торговки, потрясённой невозможным поведением шикарного парня, на лице изобразилось такое недоумение, что Лилия едва не прыснула. Но ей удалось взять себя в руки — и она, делая серьёзное лицо, купила килограмм моркови. Дэраш смотрел на морковь, как дитя на мороженое — но Лилия подумала, что человек, который грызёт на улице сырую морковь, выглядит не очень убедительно. Не стоило привлекать к Дэрашу слишком пристальное внимание прохожих, среди них мог внезапно оказаться человек, имевший дело с лошадьми — и донести куда-нибудь о краденом животном. Уже выходит явная кража.

— А дайте нам, пожалуйста, ещё груш, — сказала Лилия торговке. — Ты же будешь есть груши, Дэраш?

— Буду, — сказал конь. — Я голоден.

Лилия забрала тяжёлый пакет — и они с Дэрашем ушли к трамвайной остановке. Там, ожидая трамвая, Лилия угостила своего нового друга грушей — и груша произвела на него неожиданно сильное впечатление.

— Вкусно! — сказал Дэраш восхищённо и откусил грушу целиком, у самой веточки.

— Не так скоро, красавчик, — сказала Лилия ласково. — Люди так не едят. Не торопись.

Но удерживать грушу в руках коню показалось еще неудобнее, чем сухари. Он ухитрился откусить кусок из рук у Лилии и потянулся откусить еще. Лилия покачала головой:

— Нет уж, милый. Держи сам. На нас и так уже все пялятся.

Пока ждали трамвая, Дэраш освоил сложную науку — держать грушу в кулаке и поворачивать, чтобы удобнее было откусывать. Успел умять с полкило, честно тратя на каждую по два-три укуса — и тут пришел нужный трамвай, а Лилия пожалела, что не объяснила коню, как люди входят в вагон.

Дэраш, косясь и фыркая, остановился в двух шагах от вагонной ступеньки.

— Ну, золотой, драгоценный, поднимайся, — позвала Лилия, поднявшись на ступеньку первой. Тянуть коня за руку она не решилась — он только-только начал раскрываться, легко мог испугаться и перестать верить. — Дэраш, давай, надо учиться. Ты же такой храбрый, неужели боишься трамвая?

Пса можно взять «на слабо» совершенно элементарно. Конь не бросился, очертя голову, а раздумывал почти полминуты. К счастью, задняя площадка оказалась почти свободной, и Дэраш встал у окна, прижавшись к поручню спиной. Две усевшиеся напротив пожилые дамы пожирали его глазами и обсуждали вполголоса: «Такой красивый мальчик — и слабоумный?» Лилия повернулась к ним спиной, стараясь не обращать внимания.

Трамвай тронулся с места, Дэраш тяжело вздохнул и уставился в окно, забыв про надкушенную грушу в руке. По его лицу, снова отрешенно-равнодушному, Лилия догадалась, что конь скрывает неуверенность и страх, но ей самой стало гораздо спокойнее — парк и владелец коня остались позади. Заплатила за билеты, выдержав насмешливый взгляд кондуктора: «Шикарного альфонса подцепила, бедняжка?» — встала в проходе, загородив, насколько возможно, Дэраша собой, и позвонила капитану Тео. Очень хотелось услышать голос человека, знающего, что делать в сложной ситуации.

Но Тео сообщил, что арестован за убийство. И потрясённая Лилия не сразу собралась с мыслями настолько, чтобы позвонить Хольвину.

Пока следователь по делу выставки «Город и псы» допрашивал Тео, Аллин пытался разговаривать с прокурором.

Жандармские следаки, видевшие некоторое дерьмо в большом количестве, считали, что состав преступления Тео — под вопросом. Но прокурор так не думал. Он не слишком благоволил СБ-шникам; поговаривали, что он даже считал СБ устаревшей службой, наследием тоталитаризма, когда расстрелы без суда были обычным делом — и упорно отказывался видеть в «альтернативной смерти» реальную опасность вопреки любым свидетельствам. Скрепя сердце, подчинялся законодательству — но никто не сомневался, что в первых рядах шёл бы с теми, кто решил бы это законодательство изменить. Это чрезвычайно осложняло дело; Феликс и Рональд, проходившие свидетелями, а заодно Горфилд и Обри, ликвидаторы, которых допрашивали «для уяснения морального облика находящегося под следствием», вывалились из его кабинета, как из парилки. Но Аллин был намерен кое-что для себя прояснить — и добиться-таки от этого разговора результата.

— Честно говоря, я вообще не понимаю, какое вы имеете отношение к этому делу, — говорил прокурор с мягкой доброжелательностью, которая почему-то страшно не нравилась Аллину. — Вы ведь его не ведёте, вы пока не патрульный, у вас щенок-стажёр. Ещё не понимаю, как вы не можете взять в толк: произошло убийство. Убийство. Сотрудник СБ застрелил человека. Надо исходить из этого, тогда мы с вами сможем сделать какой-нибудь рабочий вывод…

— Я был на месте преступления сразу после, — сказал Аллин. — Надеялся дать стажёру понюхать. Получилось так, что вошёл буквально через пару минут после убийства. Так что, мне кажется, могу дать кое-какие важные объяснения… и потребовать не менее важных объяснений.

— Потребовать объяснений?

— У вас ведь есть показания свидетелей? И коллег Тео?

— Да, — прокурор даже чуть улыбнулся. — Несомненно, исходя именно из свидетельских показаний и записи с камер слежения, мы можем сделать конкретный вывод: капитан Тео стреляет в безоружного человека. Это так?

— А рядом — мертвяк.

— Хм… ну, пёс кинулся на охранника… тоже там… но ладно. В любом случае, Тео стрелял не в мертвяка, он стрелял в организатора выставки. Не отмеченного ищейкой, безоружного, то есть, ничем не угрожавшего безопасности офицера СБ.

— Господин прокурор, — медленно сказал Аллин, пытаясь додумать важную мысль до конца, — позвольте, пожалуйста, задать вам вопрос… Представьте себе, что вы — ликвидатор… ладно, не надо. Пусть — просто жандармский офицер. Вас вызывают на насильственное с отягчающими. Вы приезжаете и видите: маньяк демонстрирует тела ещё живых, но жесточайшим образом искалеченных детей. Из них, кстати, только трое выжили. Из десяти. И один, похоже, никогда не сможет самостоятельно ходить…

— Ну вот что, — прокурор поднял ладонь, показывая, что слушать дальше не видит смысла. — Это были собаки, а не дети. И Хайберт получил разрешение в мэрии.

— Вот что я и хотел услышать, — сказал Аллин удовлетворённо. Он даже почувствовал на собственных губах ту улыбку, какая вздёргивает губу собачьим оскалом. — Я даже дискутировать с вами о степени разумности и чувствительности двоесущных псов не буду. И не буду говорить, что любой ликвидатор их так и воспринимает — как детей. Как очень сильных существ с детской душой. Но мэрия разрешила подонку прилюдно смертельно мучить собак, а для вас это — в порядке вещей. И меня это наводит на очень дурные мысли.

— Даже так? — прокурор нахмурился, и Аллин понял, что слушать дальше он отчаянно не хочет. — Вы намерены обсуждать моральные…