Роберт Хайнлайн - Расширенная Вселенная

Но он всего лишь босс писателей Латвии, маленькой захваченной страны, а не генеральный секретарь Союза писателей в Москве. Я побывал в московском секретариате Союза писателей, большом деловом здании, но с генеральным секретарем не встречался. Полагаю, живет он, по меньшей мере, не хуже, чем его коллега из Латвии.

А сколько ступенек отделяет мелкого босса в Риге от членов Президиума? Насколько хорошо живет Хрущев, извините, Брежнев? Не стану гадать.

Задавать в СССР два ключевых вопроса, которые я задавал во всех других странах, оказалось аполитично (рискованно), а трущобы нам смотреть запрещали. Дважды мне удавалось увидеть их случайно, когда мы быстро проезжали мимо, – примитивные бревенчатые хижины на самой окраине Москвы и первобытные глинобитные хибары за забором в Алма-Ате. Поднявшись на высокое место, мы смогли заглянуть за этот забор, но сопровождающие это тут же заметили и предупредили, чтобы мы не останавливались и не фотографировали.

Поскольку мы не могли задавать наши стандартные сравнительные вопросы, жена придумала несколько других, «безобидных», а я сосредоточился на поиске определенных признаков – мы решили оценить численность населения. В то время СССР заявлял, что в стране живет 225 миллионов человек, а в Москве – 5 миллионов. (Сегодня, двадцать лет спустя, – почти 300 миллионов населения в стране и более 7 миллионов в Москве.)

Много дней мы ездили по Москве: на машине, на такси, когда хотели отделаться от «Интуриста», на метро, на автобусе – и ходили пешком. Все это время моя жена, хорошо зная русский язык, заводила знакомства с гидами «Интуриста», шоферами, людьми на улицах, горничными – словом, с самыми разными людьми. Русские – восхитительные люди, они всегда рады поговорить с гостями на английском, если знают язык (а многие знают), или на русском, если нет.

Позвольте мне также добавить, что Джинни, если в настроении, может очаровать кого угодно.

Она смогла задавать личные вопросы (но такие, на которые люди во всем мире с удовольствием отвечают), потому что сама откровенно отвечала на вопросы о нас и выказывала живой интерес к собеседнику, причем совершенно искренний.

Но в любом разговоре она всегда выясняла следующее:

сколько человеку лет;

женат ли он;

сколько у него детей;

сколько у него братьев и сестер, какого они возраста;

сколько у него племянников и племянниц.

Если задавать такие вопросы в лоб, они прозвучат агрессивно, как интервью нахального репортера. Но задавались они примерно так: «О, какой вы счастливый человек! Мы с господином Хайнлайном познакомились лишь незадолго до Великой Отечественной войны… и у нас нет детей, хотя мы их хотели. Зато у нас много племянников и племянниц». И так далее. Она часто рассказывала больше, чем спрашивала, зато без хлопот собирала нужную информацию, иногда даже не задавая конкретных вопросов.

В один прекрасный день мы уселись в парке на скамейке спиной к Кремлю и лицом к Москве-реке. Поблизости никого не было, так что место отлично подходило для разговора – направленный микрофон, если бы нас подслушивали, пришлось бы расположить на другом берегу реки, пока мы сидели спиной к Кремлю.

– Сколько людей в этом городе, если заглянуть в путеводитель? – спросил я.

– Более пяти миллионов.

– Гмм! Взгляни на эту реку. Видишь, какое на ней движение? – (Одинокая шаланда…) – Помнишь Рейн? – (Три года назад мы плавали на пароходике по Рейну. Движение было настолько плотным, что на реке пришлось установить светофоры, совсем как на Панамском канале.) – Джинни, здесь и близко не может быть пять миллионов человек. Скорее всего, Копенгаген, не больше. Питсбург. Нью-Орлеан. Возможно, Сан-Франциско. – (Это города, которые я хорошо знаю, я исходил их пешком и объездил на разном транспорте. В 1960 году в каждом из них жило в пределах 600–800 тысяч человек.) – И все же нам пытаются сказать, что этот город больше Филадельфии, больше Лос-Анджелеса, больше Чикаго. Чушь. – (Я жил во всех этих трех городах. В большом городе чувствуется, что он большой, будь то Иокогама или Нью-Йорк.) – Три четверти миллиона, но никак не пять.

– Знаю, – согласилась она.

– Откуда?

(Пожалуй, я должен упомянуть, что миссис Хайнлайн глубоко изучала русскую историю, историю революции, историю Третьего интернационала, или Коминтерна, и на столько сильна в марксистском диалектическом материализме, что может вступить в теоретический спор с членом КПСС и так его запутать, что он начнет кусать собственный хвост.)

– Они утверждают, – ответила она, – что после войны население страны составляло около двухсот миллионов, а в Москве жило четыре миллиона. Теперь, по их словам, в Союзе прибавилось еще двадцать пять миллионов, а в Москве – миллион. – Она ненадолго задумалась. – Это ложь. И если только люди не плодятся как тараканы за пределами Москвы, то население страны после войны уменьшилось, а не увеличилось. Я не нашла ни единой семьи, где больше трех детей. В среднем в семье меньше двух детей. К тому же люди поздно женятся и выходят замуж. Роберт, в стране нет даже простого воспроизводства населения. – Она посмотрела на пустую реку. – По моим оценкам, Москва не крупнее Копенгагена.

Мы останавливались во многих городах – Алма-Ате, Ташкенте, Самарканде, Минске, Вильно, Киеве, Риге, Ленинграде и других, – и везде она продолжала мягкие расспросы, но так и не нашла оснований изменить прежнее мнение. Даже в мусульманских странах Туркестана рождаемость оказалась низкой – так следовало из ответов. Она не записывала цифры (так я, по крайней мере, думаю, я ее предупредил), но память у нее прекрасная… когда ей это нужно, а потом она может избавиться от ненужных подробностей, на что я сам не способен.

Как русские получили возможность утверждать, что Москва в семь раз больше, чем на самом деле? Может такое быть, что я прав, а весь мир ошибается? «Всемирный альманах» приводит те же цифры, что и русские, все информационные агентства вроде бы не возражают против данных о населении страны – как могла настолько Большая Ложь остаться незамеченной – и не осужденной?

Примерно год назад мне подвернулась возможность обсудить это со своим старым сослуживцем, теперь отставным адмиралом. Я спросил его, сколько человек живет в Москве?

– Не знаю, – ответил он. – Почему бы тебе не посмотреть в справочнике? – (Когда начальство отвечает: «Не знаю», это может означать: «Не лезь в это дело, и давай сменим тему». Но я не отставал.)

– Попробуй прикинуть. Хотя бы примерно.

– Ладно. – Он закрыл глаза и несколько минут молчал. – Семьсот пятьдесят тысяч, не более.

(В точку!)

– Мистер Ноль-Ноль-Семь, – сказал я, – ты что, специально изучал Россию? Или мне не следует спрашивать?