Алексей Мальцев - Это не моя жизнь [litres]

Из-за криков, визга невозможно было сосредоточиться. Призрака видели все! И – обрушили на него свой гнев. Он – чужак, как он оказался в автобусе?! Как посмел?! Ату его!

Рассудок отказывался подчиняться, ситуация казалась патовой: что бы доктор ни предпринимал, всё оборачивалось против. Он бы не удивился, если бы в этот миг услышал пронзительный крик Натальи Варлей: «Позовите Вия!..»

Буквально за мгновение до того, чтобы окончательно потерять рассудок, Изместьев уловил рефлекторный вздох Кохабера. По лицу мальчика пробежала судорога, грудная клетка несколько раз дёрнулась…

Медленно, словно нехотя, от мальчика начало отделяться розоватое облачко. Призрак поймал себя на том, что сам в это время почти кричал:

– Ну, шевелись! Скорей же, твою мать! Как варёное, в самом деле! У меня времени в обрез!

Ощутил своё почти животное желание вернуться в забытый мир живой материи. В мир, где есть прикосновения, запахи, пронизывающие ветры и моросящие дожди. Он дико соскучился по ощущениям!

Едва эрмикт поднялся над трупом мальчика, доктор чётко последовал совету Клойтцера и втиснулся между «душой и телом». При этом не заметил, как оборвал пуповину – тонкую связующую нить, вызвав тем самым такой взрыв писка со всех сторон, что едва не оглох!

Он в прямом смысле «прильнул» к бездыханному телу, скорее почувствовав, чем увидев, как на них, подобно глыбе с обрыва, падает внушительных размеров чемодан. Откуда он взялся? И прямо Кохаберу на живот!

Призраку показалось, что частично взял на себя силу удара. По телу мальчика вновь пробежала судорога, доктор ощутил, как его резко стало засасывать внутрь тела. Он мчался вглубь, будучи не властен что-либо предпринять. Через секунду ощутил невыносимо-резкую боль в животе, острый запах бензина и пронизывающий холод. Мигом стих окружающий визг.

«Надо подняться во что бы то ни стало!»

В разбитых окнах свистел ветер, по затылку что-то текло за шиворот, во рту стоял металлический привкус, детское сердце в груди стучало с перебоями. Ощущения обрушились на него подобно ведру с помоями.

Вот она, другая жизнь! Всего ничего – оказаться в нужное время в нужном месте. И ты – другой человек! До чего же хрупка эта грань! Один шаг, даже меньше! Надо вставать, парень! Через «не могу», наверняка бензобак повреждён, сейчас рванёт так, что мало не покажется. Превозмочь!!!

Воплотить установки в жизнь почему-то не получалось. Ноги и руки не слушались. Ещё бы, они были чужими, он их присвоил! Уже не в первый раз, следует признать!

Кое-как доктору удалось подняться. Лицо и уши горели, словно голову засунули в паровозную топку. Шатаясь, перешагивая через трупы друзей, Изместьев в теле Кохабера направился в сторону выбитого лобового стекла. Его никто не атаковал, эрмиктов не было, только исковерканные тела… Ветер шевелил мёртвые волосы, надувал окровавленные рубашки…

Скорей выкарабкаться из этого ада! На воздух, на простор и – бежать! Доктор поймал себя на том, что жалеет об утраченной способности летать, сейчас бы явно не помешало.

Савелий с Клойтцером, даже если были поблизости, ничем не могли ему помочь.

В прямом смысле «вывалившись» из окна автобуса, несколько раз порезался и больно ударился коленями. Прочь, прочь от мрачной громады машины! Сквозь застилавшую глаза кровь он кое-как рассмотрел бегущих со стороны шоссе людей.

Итак, он – мальчишка! Полный нос соплей и крови, во рту не хватает двух передних зубов, боль в животе не даёт разогнуться. Он карабкается к бегущим людям, на лицах которых запечатлена тревога. Широко шагнуть не получается…

У тебя, доктор, было другое детство. С какой целью втиснули тебя в эту оболочку, объяснить не успели. Якобы для твоей же пользы. Может быть, может быть… Перед тобой – горная тропинка, пересечённая местность. Она должна стать широкой просёлочной дорогой, магистралью, жизненным путём. Сколько по ней идти?

– Коха! – внезапно послышалось сзади, но доктор не обратил на это никакого внимания. К этому имени он не привык. – Не бросай меня, мой мальчик! Помоги мне, Коха-а-а!!! У меня, похоже, перелом ноги!

Стоп, медицинский термин!

Боже, да это голос Ракетницы! Той самой, со слоистым подбородком. Ожила, стало быть!

По незнакомому телу пробежал озноб. Как странно, что из всего автобуса живыми остались они вдвоём. Символично, не правда ли?! Он обернулся, но воспитательницы не увидел. Она его видела, а он её – нет. Только голос. Из ниоткуда. Да и что он сможет сделать – хрупкий подросток! – для этой толстой женщины? С самого начала ему не было жаль её.

Коха-Изместьев, стиснув зубы, продолжил свой путь. Ни он, ни кричавшая ему вслед Ракетница не могли знать, что случится через секунду. Наверное, в этой безоглядности людского существования, в этой неподдельности и искренности таится высший смысл однократности каждой отдельно взятой человеческой жизни.

Изместьев остро почувствовал, что окружавшие его люди как бы жили всерьёз, а он… понарошку. У него был выбор, варианты. Немного, но были…

Хотя об этом подумал потом, когда сзади грохнуло так, что тельце мальчика вспыхнуло подобно сухому хворосту, брошенному в костёр. Автобус взорвался, поставив жирную точку в судьбе Кохабера и всех остальных малолетних пассажиров.

Призрак вновь стал призраком, словно лёгкую ветровку, сбросив с себя мальчишескую оболочку. С той лишь разницей, что теперь его «вели». Он чувствовал поле бластеров, словно течение быстрой реки. Тьма вокруг начала всё более сгущаться. Бездна засасывала, как воронка увлекает в свою зловещую глубину всё, что плавает поблизости: стружку, ветки деревьев, бутылочные пробки. Призрак покорял космос, отнюдь не являясь астронавтом НАСА.

Он летел в гордом одиночестве сквозь бездну, сквозь чьи-то сны и воспоминания. Мимо проносились сюжеты, обрывки фраз и мыслей, но он не вслушивался. Боялся, что проникнется чужими проблемами, заинтересуется, а ему сейчас этого не хотелось. Хватит с него!

Летел навстречу неизвестности. Впрочем, всё больше её признавая. Внизу лежал огромный город с пупырышками домов, сетью улиц и решёткой трамвайных путей.

Это был его родной город. Призрак не знал, в какой год и день летит, но в глубине теплилась надежда, что это его время. Он его на другое теперь не променяет! Никаких экспериментов, никаких опытов совершать больше не намерен.

Человек должен жить в своём времени. Оно накладывает заметный отпечаток на всё: поступки, взгляды, манеры, образ мышления… И оказавшись в чужой реальности, предстоит комплексовать, перестраивая себя, ломая. И – постепенно сходить с ума…

Полёт всё ускорялся, однако Изместьев чётко различал деревья, улицы, дома. Среди всех каменных строений выделялось одно, он его узнал. Та самая высотка, с шестнадцатого этажа которой вечность назад шагнул в неизвестность. Ему казалось, что с тех пор пролетело несколько жизней, и в каждой он успел странным образом побывать.