Анна Веди - Кватро [litres]

Ураган бушевал несколько дней, принеся огромные разрушения и убытки. Все самодельные постройки и домишки снесло. Остались построенные верами большие каменные дома, производственные базы. Но домов было немного. Большая часть антов жила в маленьких домиках, а некоторые даже остались верны традициям и жили в пещерах, считая этот вид жилья самым безопасным и надежным. И, несмотря на все усилия и помощь, и даже на развитие технологий, анты оставались диким народом. Как говорится, как волка ни корми, все равно в лес смотрит. Анты не поддавались изменениям. Были всплески в развитии, но они носили временный характер. После очередного разрушительного урагана анты принялись восстанавливать свои постройки. И все это делали еле-еле, нехотя и с огромными усилиями преодолевая свою лень. Перемежая всю свою деятельность алкоголем, наркотиками и едой. Производство всего этого у них никогда не прекращалось, и в любой момент можно было чем-либо наполнить себя и подавить тяжелые чувства. Это являлось нормой жизни антов и оказалось очень серьезной привычкой, которую трансформировать в позитивную деятельность удалось далеко не всем.

Георгиус сидел с опущенной головой. Он был уже дряхлым стариком. Ант знал, что скоро умрет, так как видел в кватро размытость своей полосы. Он не особо-то верил, что будет и дальше продолжать жить в другом теле со своим нейросканом. Георгиус устал и даже не хотел больше существовать. Мысли в его голове шли нудным круговоротом, заезженной пластинкой. Детей у него было много, и все бездари и лоботрясы. Он горько сожалел о бесцельно прожитой жизни. И хоть он старался, был активистом, все равно чувствовал, что прожил, как в кино, чью-то чужую жизнь. Он часто думал о том, что надо было сделать вот так, а не вот эдак. Даже кватро ему было не в помощь. Хотя он и видел, что некоторые его поступки удлиняют его полосу, он все равно считал все свои шаги неправильными и кривыми. Очень осуждал себя и критиковал. Конечно, он забыл, что нельзя себя так уничтожать морально, ведь этому учили перед погружением, а ВП он не пользовался. Георгиус был твердо убежден, что сам умный и сам во всем разберется. Так он прожил всю жизнь, разбираясь во всем сам. Теперь заканчивал ее духовным банкротством. Дети навещали его редко, а то и вовсе не навещали. Из десяти сыновей восьмеро алкоголики, наркоманы, обжоры и бездельники. Хоть они имели свои семьи и детей, но жены у них были такие же. Детей били постоянно и оскорбляли. Насиловали эмоционально и физически. Естественно, ребенок, выросший в семье, где он подвергался эмоциональному насилию, усваивал такую же программу и порядок действий. И передавал по наследству такое отношение в семье. Мы относимся к другим и к себе так же, как к нам относились в детстве. И этот сценарий поменять практически невозможно. Ничего не изменилось со времен человеческой цивилизации. А эта бессознательная тяга сына к матери и дочери к отцу? Именно влечение. Когда вырастает взрослый сын, он очень старается доказать матери, что лучше отца. Или, наоборот, саботируя, старается быть еще хуже отца, опять же, чтобы обратить на себя внимание матери. И все это следствие родовых травм. Георгиус уже освободил свое место в правительстве, и теперь часто оставался в одиночестве. Телевизоров у них не было, зато было кватро. И там Георгиус проводил все свое время. Не для того, чтобы получить ответы на вопросы, продумать дальнейшие шаги, а раз от раза просматривал свою прошлую жизнь и горько сожалел. Эта горечь была настолько ядовитой и гадкой, что отравляла все его кватро. Его полоса была прерывистой, потому что он очень часто терял связь с собой, уходя в глубокий запой или обжорство. В этот очередной раз, когда он решил погрузиться в кватро, он, как и обычно, включил сливочный ионизатор. Они выдавались теперь на выбор с разными наполнителями. Были клубничные, имбирные, пачули, еловые, карамельные. Одного ионизатора хватало на месяц ежедневного использования. Но Геогиус расходовал за полмесяца и всякий раз ходил за новым. Вообще, для веров стало очень удивительным и неожиданным, что анты стали использовать кватро как один из способов ухода от реальности, причем без меры. Они быстро впали в психологическую и эмоциональную зависимость. Итак, комнату Георгиуса заполнил сливочный аромат, струйкой дыма вырвавшись из кейса, в котором был размещен ионизатор. Мужчина знал, что в очередной раз пойдет кватрить прошлое, вымаливать прощение у своей жены и сожалеть о ее преждевременной кончине, обвиняя себя во всех тяжких. Он был уже лысым, хотя раньше его синюю голову украшала копна вьющихся черных как смоль волос. Причем на фоне синего лица серая голова отливала и блестела еще больше. Прямо как метал. Вдохнул, задержал дыхание, напряг живот, и сразу видение его изменилось. Окруженный бесчисленным множеством желтых хаотичных лучей на фиолетово-голубом фоне, он чувствовал себя героем, возвышающимся над окружающим миром. Его переполняло чувство помпезности и гротеска. Вот поэтому он любил попадать в кватро. Но это чувство было лишь первоначальным, как и при любой зависимости. Голод мгновенно удовлетворяется, а далее наступает глубокое разочарование всей жизнью и собой. Он сделал пару шагов назад и оказался напротив событий двадцатилетней давности. Рядом со своей полосой он увидел слабую тень полосы его ушедшей жены. Порой их полосы соединялись и даже шли почти слитно много времени, пока он не выпадал из жизни вообще в потере своего я. Иногда его полоса становилась еле заметной и была прикрыта тенью полосы его жены. В эти времена он растворялся в жене и опять-таки терял свое я.

Иногда полосы детей пересекали их полосы. Когда же он потерял ее? Дело в том, что после смерти анта вся полоса становилась тенью, как будто и не жил совсем. Также стиралась граница между жизнью и смертью. Просто тень или след, который оставил ант после себя. У его жены была почти прямая полоса с минимумом изгибов. Его же путь был извилист и прерывист. Какой след он оставит после себя? И как вообще понять, что это его след, если он прерывался очень часто? Как будто появился – исчез – появился – исчез. Мерцающий, мигающий след его жизни. Или огромными прыжками. Ну, нет, пожалуй, не прыжками. Тогда бы полоса вычерчивала траектории прыжков. У него полоса именно исчезающая. Исчезающая, вымирающая. Георгиус размышлял, медленно оглядывая свой путь, который он прошел, и который еще осталось пройти. Осталось совсем немного. Он знал, что его разобьет паралич, и все дети откажутся за ним ухаживать, просто как сговорились. Ну, конечно же, они ведь говорили ему и предупреждали, чтобы он был осторожен с алкоголем и вообще бы завязывал. А он послал их всех, грубо. Как он мог это изменить? Бросить пить и курить? Он просто не представлял себе этого. Всю жизнь употреблял, и это уже как зубы почистить, – необходимый ежедневный ритуал. Он без этого не сможет жить. Так что, какая уже разница. А покончить с жизнью он не мог. Слабый и трусливый. И в страхе ждал, когда парализует. И каждый день кватрил и смотрел, насколько приблизился этот несчастный день. В этот раз он был настолько близко, что у Георгиуса заболело сердце. Кольнуло так сильно, что он аж вскрикнул от внезапной боли. Присел прямо на дорогу вдоль своей полосы, которая обрывалась почти у его носа и превращалась в размытую непонятную картину.