Ника Ракитина - Берегите лес от пожара [СИ]

Старуха засопела.

— Зачем же вы так близко от оздоровительной зоны устроились? По людям тосковали?

— На вашу глупость надеялась, — буркнула бабка. — Как там говорят китайцы… «У лампы всегда темнее».

Инспектор пожевала губами.

— Саша, официальную формулу.

— Назарина А.С., — забарабанил техник с ноутом, летая пальцами по клавиатуре, — вы задержаны. С этого момента все ваши слова могут быть обращены против вас. Вы имеете право не говорить, на адвоката и одно обращение через Сеть. Вам все понятно?

— Что будет с моим хозяйством?

Инспектор вздохнула с плохо скрытой досадой:

— Дом будет перемещен в ближайший музей деревянного зодчества, животные переданы в экологический заповедник. Через Сеть обращаться будете?

Бабка протянула руки вперед — будто ждала, когда на них защелкнут наручники.

Если любовь переплавить в ненависть …

И при жизни бомж благоухал не розами, а уж после… Но полицейский доктор безо всякой брезгливости оттянул на кадыкастой шее драное кашне и пальцем свободной руки, желтым от никотина и с обкусанным ногтем, ткнул в дыру на серой коже.

— Патологоанатом, конечно, даст свое заключение, но уже сейчас я могу утверждать, что преставился он не от цирроза печени.

«Патологоанатом, я, он… кто, на хрен, преставился?..» За сорок лет работы в райотделе Роман Андреевич привык к полицейскому косноязычию, и к разным типам ранений, «не совместимых с жизнью», тоже привык. Но вид пробитой стрелою шеи почему-то не давал спокойно дышать. Капитан отошел в сторону и плюхнулся на кособокую скамейку с неровно шелушащейся краской. Похоже, в пожарный цвет их красили одновременно — эту скамейку и древние буквы, на ржавой проволоке наискось повисшие над проселком: «Берегите лес от пожара». Берегите, стало быть, лес… Роман Андреевич ослабил шарф на шее и вздохнул. Воздух пах папиросным дымом и ноябрем. В тумане вязли голоса оперативников.

— Мистика, Андреич, верно? — лейтенант Олег Чуднов по кличке Чудо грохнулся на конец скамьи всеми девяноста килограммами, заставив подскочить второй конец с тоже не легоньким капитаном. Роману Андреевичу показалось, он слышит скрип выходящих из досок ржавых гвоздей. Капитан схватился за край скамьи ладонями.

— Третьего бомжару срезнем упокоили.

— Второго, — поправил начальник ядовито. — А мистика была бы, если бы отделению дали новый электромобиль. Или, хотя бы, аккумулятор. Чем, ты сказал, его?

— Срезнем, — не поддался на подначку Олег. — Плоским наконечником без зазубрин. Зазубренный так просто не выдернешь, тут либо насквозь прокалывай, либо с мясом рви. А от бронебойного ранка круглая. Говорю: срезень. С такими хорошо на уток ходить.

— Ага, — капитан с ненавистью покосился на простирающийся за спиною лес. Лесом эту хилую рощу можно было назвать лишь спьяну. Так, скопище деревьев, за пять минут пройдешь из конца в конец. С севера, где город, и с востока — железная дорога. С запада — давно не ремонтированное шоссе. На юге в просветы между соснами скалится кирпичная кладка психушки для виртуалов. Убогий лесок до сих пор не оправился от соседства с автозаправкой и нефтепроводом и вряд ли когда оправится. Любимое место отдыха горожан — тире — свалка. Бурелом, кострища, груды битых стекол, пластика и фольги, которые никогда никто не уберет. Наоборот, с каждым выходным и праздником прибавляются новые. И драки тут периодически случаются. Спилить бы его к свинячьей матери или вывести по бумагам за городскую черту, чтобы голова не болела.

А началось все почти с анекдота. Бабка с дедкой отправились по грибы.

Роман Андреевич скривил одутловатое лицо. Щас! Как говорит внук Артемка, «не смешите мои копыта». Может, маразм у них. А может, наливались с утра. Только заблудились и орали под сосной. Пока не вышел на их крики длинный парень в сером плаще и с рюкзаком. Древним таким рюкзаком, без прибабахов: две широкие лямки да пара кармашков. «Сидор» называется. Да еще лук у него на плече висел. И спрашивает дедку с бабкой: «Чего голосите, добрые люди?» А они ему: «Да вот, сынок. Станцию ищем». Паренек взял да к железке их вывел. А оглянулись старички: и нет никого.

Посмеяться да забыть — если б не бомжи, убитые стрелами.

Лес дохнул в затылок стынью — точно прицеливался. Капитан сердито поерзал, будто отгонял наваждение. Скамья протяжно застонала под весом. Равалится, так-перетак. Роман Андреевич встал.

Подошел, заслоняя огонек спички ладонью и прикуривая, эксперт:

— Висяк.

Группа сворачивалась и грузилась в служебную машину. Роман Андреевич с переднего сиденья — места для покойника — бездумно пялился, как «дворники» развозят муть на стекле.

…Дальше — больше.

Было утро — сырое и стылое, вот как сейчас — когда хрупнув массивной дверью, выбив из стены изрядный кусок штукатурки, вломился в участок и упал брюхом на стойку перед дежурным здоровяк в куртке из натуральной кожи и клепаных джинсах — на такие пришлось бы месяца два сбрасываться всем отделением. Если не есть, не пить и бросить курить заодно.

Аж трясло мужика. Но ни спиртным, ни дурью от него не воняло. Зато штаны были в беспорядке, а на рукаве имелся характерный разрез. Из разреза этого сеялся пух. Выглядело все так, точно насильника снесло с жертвы выстрелом, и он побежал жаловаться в полицию. Вот тогда капитан впервые услышал от Чуднова это слово «срезень». Бизнесмен, закончив матюкаться, но продолжая трястись, выразился проще: «стрела». И ни с какой бабы его стрелой не сбивали. Ни с добровольной, ни с принудительной. Он просто из машины вышел под кустик отлить.

А все вечное наше бескультурье гребаное и жадность! Заплати пять рублей — и сиди себе в тепле и покое, с цветочками китайскими на кафеле и мягкой бумажкой в руке. Так нет. Ну и получил срезнем в рукав. Хорошо, что не в голову. Похоже, профессионал стрелял, пугал только. Или тренировался. Мужик выскочил из рощи, как ошпаренный, в машину — со своими розовыми кроликами на трусах, не застегивая ширинки — и оттуда в отделение. И бабу ему после этого случая не скоро захочется.

Роман Андреевич протокол прочитал, бизнесмена заверил, что разберется. Направил патрульных в лес. Они нашли там полузадохшийся костер, остатки чьей-то неопрятной трапезы и банку от пива с натоптанными бычками. От банки воняло дерьмовым куревом. Патруль прочесал территорию от психушки до железной дороги. Лес был прозрачен насквозь, и никого там не было. Капитан подумал бы, что мужику примерещилось, но пух гагачий из простреленной куртки еще два дня витал по отделению, забивался в нос и заразил насморком всех. На гагар у нас аллергия…

Роман Андреевич сломал несколько спичек, пока шофер, сжалившись, не поднес ему зажигалку. Капитан высунулся в окно машины и жадно затянувшись, сплюнул на истоптанную траву. Голова начинала болеть — верно, к перемене погоды.