Иэн Бэнкс - Алгебраист [litres]

– Они что, не могли застопорить этот сраный винт? – прокричала полковник Фассину.

Открытый мостик, на котором они расположились, находился на расстоянии в четыре пятых корпуса от луковицеобразного носа гигантского корабля – эллипсоида длиной немногим более двух километров, а в поперечнике – метров четыреста. Двадцать четыре двигателя дредноута выступали наружу в районе кормы, точно гигантское ожерелье из пилонов, проводов, трубчатых предохранительных сеток для винтов и почти шаровидных кожухов. Ветер завывал, обтекая скафандр Хазеренс и маленький стрелоид Фассина.

– Но обороты все-таки сильно снизили! – прокричал в ответ Фассин.

Капитан дредноута перевел двигатели правого борта на режим в четверть мощности, чтобы дети-рабы могли завершить ремонт без больших потерь. Гигантские рули корабля, установленные на восьмигранном хвостовом стабилизаторе сразу за двигателями, были соответствующим образом развернуты, чтобы скомпенсировать возникшее неравномерное распределение тяги.

Фассин бросил взгляд на крейсер сопровождения в кратком разрыве среди туч, в нескольких километрах от них. Другие дредноуты и защитный эскорт из малых кораблей расположились вокруг них по фронту шириной в сотню километров и глубиной в тридцать. Ребенок-раб, добравшись до одной из оконечностей винта, не удержался и сорвался вниз со сдавленным криком, затем ударился о внутреннюю кромку наружной защитной сетки. Вопль его смолк, и обмякшее тело оказалось в струе от всех винтов, которая, закрутив, швырнула его назад, где оно едва избежало нового столкновения с хвостовой частью. Тело исчезло за огромным вертикальным стабилизатором. Потом оно снова показалось на глаза, но теперь, неторопливо вращаясь, медленно устремлялось вниз – в обволакивающую его облачную дымку. Никто из насельников на катерах не удостоил падающее тело взглядом. Десятки оставшихся детей-рабов продолжали сантиметр за сантиметром продвигаться по гигантским лопастям.

Фассин посмотрел на полковника.

– Ай-яй-яй, – сказал он.

Они напросились в попутчики на дредноут, отбывающий к театру военных действий.

Из дома Айсула до Центрального вокзала они добирались на тучевагоне, вернее, на двух тучевагонах – во втором разместились багаж Айсула, его дополнительная одежда и Шолиш. Там они сели в поезд дальнего следования примерно из девяноста вагонов, направляющийся к границе зоны ноль (экваториальной зоны) и пояса А, за двадцать тысяч километров. Бо́льшую часть пути Айсул жаловался на тяжелое похмелье.

– Вы хотите сказать, что существуете в нынешней форме вот уже десять миллиардов лет, но так и не нашли действенного средства против абстинентного синдрома? – недоуменно спросила Хазеренс.

Они парили в вагоне-ресторане, дожидаясь, когда на кухне рассчитают точный химический состав ирилейтской пищи. Айсул ответил приглушенным голосом из-под прозрачной накидки – насельнического эквивалента темных очков:

– Страдания считаются частью процесса, как и жалобы на них. А также, я бы добавил, и сочувствие, которое страдалец получает от товарищей.

Вид у полковника был скептический.

– А я считала, что вы не чувствуете боли. Разве нет?

– Физической боли – не чувствуем. Наша боль носит душевный характер и обусловлена осознанием того, что мир далеко не так совершенен, как это казалось накануне, и что ты, возможно, выставил себя в дурацком свете. И так далее и тому подобное. Я полагаю, маленьким насельникам это недоступно.

С поезда они сошли в Нуэрсотсе, сферическом городе, повисшем на средней высоте в кипящих неровных кромках северного окончания Экваториального пояса. Нуэрсотсе в диаметре едва достигал тридцати километров, по насельническим меркам был довольно плотно населен, имел высокую прочность и маневренность. Примерно раз в час, по мере приближения одного из колес полосного рубежа, один за другим отбывали конвои скоростных транспортов.

Потом они сели на первое колесо Нуэрсотсейско-Гвефутского полосного рубежа – колоссальное, сложное сооружение в две тысячи километров поперечником, которое вращалось на границе двух атмосферных полос, углубляющихся друг в друга на тысячу километров; вся его огромная масса крутилась под воздействием разнонаправленных газовых потоков по обе стороны от нее. На большинстве газовых гигантов колеса полосных рубежей являлись самыми крупными подвижными структурами, если не брать в расчет опоясывающие эти планеты сети тучетуннелей. Последние двигались в самом тривиальном смысле – носились вокруг планеты со скоростью несколько сотен километров в час вместе со всем, что находилось в планетарной полосе. Насельники считали такое состояние неподвижным.

Колеса полосных рубежей вращались на самом деле, перенося транспорт и материалы с одной полосы на другую при минимальной турбулентности и относительной безопасности, плюс к тому их веретенообразные ведущие валы производили огромное количество электроэнергии. Валы эти выступали из верхней и нижней ступицы, образуя громадные полусферы, нижние ободья которых были усыпаны микроволновыми тарелками, имевшими в поперечнике сотни метров; эти тарелки вращались с головокружительной, немыслимой скоростью, излучая свою энергию на внешнее кольцо неподвижных тарелок, тоже громадных, откуда энергия поступала на пристыкованные к ним энерготранспортеры.

В момент их прибытия колесо и город находились на окраине небольшой пограничной бури, хотя оба со всей возможной оперативностью выводились из опасной зоны. Когда транзитный корабль с усиленным на случай высокой турбулентности корпусом принял пассажиров и поспешил с вокзала тучетуннеля на колесо, казалось, будто все, начиная с планеты и кончая Фассиновыми зубами, дрожит и вибрирует: надрывно ревели двигатели, завывал ветер, колотил по поверхности корабля аммиачный град, сверкали молнии, а под воздействием магнитных полей различные части багажа и снаряжения Айсула гудели, шипели и искрили.

И хотя их закрутила гигантская центрифуга колеса, прижав к его внутренней поверхности, время, проведенное внутри, показалось им относительно спокойным, даже несмотря на безумную волнообразную качку при пересечении границы зоны и пояса.

Гвефут пострадал от бури гораздо больше, чем Нуэрсотсе. Внешнее экваториальное кольцо города бешено вращалось, части его периферийных окраин и наименее благоустроенные районы разрывались на части и улетали прочь в беспорядке, наподобие шрапнели. Кораблю пришлось нырять и петлять, уходя от обломков, но наконец он оказался прямо перед сортировочной станцией тучевагонов, расположенной за пределами города, – косой срез кабельных трубок, медленно раскачивающихся на ветру наподобие огромного анемона.