Иэн Бэнкс - Алгебраист [litres]

Лафет вздрогнул, пушка подпрыгнула и грохотнула, сдвоенные ракетные двигатели гарпуна выскочили наружу, включились, оказавшись на безопасном расстоянии, и тонкий черный трос, прикрепленный к гарпуну, принялся со свистом раскручиваться, вытягиваясь из отсека под лафетом. Гарпун, скрежеща, понесся сквозь газ к черному предмету и должен был достичь его в считаные секунды.

– Гм, – сказал Айсул голосом, в котором слышалось некоторое удивление, – это один из моих лучших…

– Это мина! – воскликнул Слайн.

Раздался крик Шолиша.

«Фассин, подальше от этой штуки!» – послала Хазеренс.

Маленький газолет мгновенно начал разворачиваться и ускоряться, роторы замелькали в воздухе.

– Эй, что это? – спросил Айсул.

Слайн выхватил из кобуры свой пистолет и прицелился в гарпун. Он успел выстрелить один раз, после чего пистолет заклинило.

– А эта штука не ядерная? – прокричала полковник. Ее э-костюм издавал высокий воющий звук.

– Наверняка! – пролопотал Слайн. Он потряс пистолетом, выругался и забарабанил по рации. – Двигатели! Полный назад! – Он снова в отчаянии потряс пистолетом. – Сучьи скриты!

Хазеренс быстро сместилась к борту.

Айсул посмотрел на гарпун, который отвесно падал прямо на черный шар, потом взглянул на лафет пушки.

– Шолиш! – выкрикнул он. – Держи трос!

Шолиш прыгнул к молотящему по палубе фалу, рывками выходящему из отсека под пушкой, и ухватился за него. Его тут же понесло к планширу, шарахнуло о балясины, он резко остановился, запутавшись в лине, а затем поток газа понес его, ударяя о палубную обшивку, позади того места, где стояли остальные. Освободившись от сдерживающего его троса, гарпун набрал скорость, по-прежнему держа курс на мину. Хазеренс убралась с «Поафлиаса». Стрелоид Фассина все еще поворачивал, все еще ускорялся, все еще находился к мине ближе, чем сам корабль.

– О, бля!.. – сказал Айсул.

Малиновая вспышка словно выжгла весь газ вокруг них.

Конец, успел подумать Фассин.

На мгновение плотный веер обжигающих розово-белых линий соединил э-костюм полковника Хазеренс и гарпун по всей его длине, который тут же исчез в яркой вспышке. Видимая глазом сферическая ударная волна заставила качаться мину…

…Мину, которая остановилась на мгновение и словно задумалась, а потом продолжила плавный подъем. Волна сотрясла их вместе с кораблем. Фассин тоже почувствовал ее. Он замедлил движение и повернулся.

«Поафлиас» снизил скорость, подчиняясь последнему приказу Слайна. Газовый поток хотя и уменьшился, но все еще оставался сильным – он сбросил с палубы Шолиша с его помятым панцирем, запутавшегося в темной массе проводов.

– Шолиш? – жалобно прошептал Айсул.

– Особи внутри вида путешестов сильнее всего различаются по своему восприятию времени. Мы, насельники, будучи вот такими, естественным образом охватываем максимально возможный для нас спектр хроновосприятия, что означает бо́льшую его часть. Я не говорю об искусственных быстрых. – Секундная пауза. – Ведь они по-прежнему вызывают у вас отвращение, насколько я понимаю.

– Несомненно! – воскликнула полковник.

– И они преследуются со всей решительностью, – сказал Фассин.

– Гм. Они, конечно же, тоже не однородны. Но даже если ограничиться теми, кто претерпел естественную эволюцию, скорость восприятия времени будет наилучшим критерием для различения видов и подвидов.

Говоривший был древним мудрецом по имени Джундрианс. Насельники делились по старшинству на двадцать девять различных категорий, попадая в первую еще детьми, а в последнюю – детство – не менее чем через два миллиарда лет, обычно же гораздо позднее. Между ними находились краткие этапы юности, молодости и гораздо более продолжительной зрелости с ее тремя подкатегориями, потом шел расцвет с четырьмя подкатегориями, потом переходный период – с тремя, а потом, если насельник доживал до этого возраста (как минимум миллион лет с четвертью), его сотоварищи решали, что он достоин войти в стадию мудрости, где также имелись подкатегории зрелости, расцвета и перехода. Поэтому Джундрианс формально переживал период детства зрелой мудрости. Ему было сорок три миллиона лет, и в диаметре он ссохся всего до шести метров (тогда как его панцирь потемнел и приобрел дымчатую патину, свойственную насельникам средних лет), уже потерял бо́льшую часть конечностей и теперь принял на себя заботы о том, что осталось от дома и примыкающих к нему библиотек чоала-переходника Валсеира, который числился скончавшимся.

Вид из дома открывался неподвижный и неизменный в нормальном времени – подернутая дымкой пелена темно-коричневых и пурпурных газовых занавесей внутри огромного неподвижного вертикального цилиндра темноты: то был последний отзвук сильной бури, вокруг которой некогда крутился дом, как крохотная планета вокруг огромного остывшего солнца. Снаружи комплекс библиотеки, совмещенной с жилищем, представлял собой вереницу из тридцати двух сфер, каждая из которых достигала в диаметре метров семидесяти; многие из этих сфер были опоясаны в своей центральной части балконами, отчего сооружение напоминало какое-то невероятное скопище планет с кольцами. Пузыревидный дом висел, очень медленно погружаясь в бесконечное спокойствие густого газа, в темные горячие глубины, всего на несколько десятков километров отстоящие от области, где атмосфера начинала вести себя скорее как жидкость, нежели газ.

– Это, значит, его дом? – спросила полковник, когда они впервые увидели комплекс с фордека «Поафлиаса».

Фассин повел взглядом, используя сонар и детектор магнитного поля, чтобы найти ту часть в заброшенном тучетуннеле, на которой когда-то был заякорен дом, но нигде не мог ее обнаружить. Он уже сверился с картами на «Поафлиасе». Этот участок тучетуннеля больше не отображался на местных голокартах, а следовательно, куда-то переместился (что было маловероятно) или упал в глубины.

– Да, – сказал он. – Похоже на его дом.

Перед этим им пришлось развернуть «Поафлиас» и вернуться в Мунуэйн – Шолиша, получившего серьезное ранение, нужно было доставить в больницу. Хирурги сказали, что шансов на выздоровление у него пятьдесят на пятьдесят и следующие несколько сотен дней ему лучше провести в коме, под наркозом. Больше врачи ничего не могли сделать.

Айсул мог набрать сколько угодно молодых или юных, жаждущих занять место покалеченного слуги, но он всем им дал от ворот поворот – решение, о котором день или два спустя сильно пожалел, поняв, что теперь ему не на кого кричать.

Они обходили опасности – другие корабли и всевозможные мины – и наконец за десять дней добрались до места. За мудрецом Джундриансом приглядывали Нуэрн и Ливилидо, двое здоровенных слуг-расцветников в аляповатых и мешковатых академических одеяниях. Их возраст позволял им и самим иметь слуг – тех было с полдюжины: крайне молчаливые, зрелые, похожие друг на друга, как шесть близнецов. Они были очень суетливыми, но почти до идиотизма застенчивыми.