Курт Воннегут - Завтрак для чемпионов [litres]

Люди всеми способами старались сократить количество новых существ, чтобы жизнь стала более уравновешенной. Но сладить с творчеством природы им было не под силу. В конце концов планета задохнулась под живым пластом в сто футов толщиной. Пласт этот состоял из скалистых голубей, и орлов, и орланов с Бермудских островов, и серых журавлей [6] Перечислены те птицы, которые уже вымерли или находятся сейчас под охраной. .

– Хорошо хоть, что у нас тут оливки, – сказал водитель.

– Как? – спросил Траут.

– Могли бы везти и чего похуже…

– Верно, – сказал Траут. Он совершенно забыл, что главной их целью было доставить семьдесят восемь тысяч фунтов оливок в Талсу, штат Оклахома.

Водитель поговорил о политике.

Траут никогда не мог отличить одного политикана от другого. Все они казались ему одинаковыми восторженными обезьянами.

Как-то он написал рассказик про такого оптимиста-шимпанзе, который стал президентом Соединенных Штатов. Траут назвал этот рассказ «Слава Вождю!».

Шимпанзе носил короткую синюю курточку с медными пуговками, причем к боковому кармашку была пришита печать президента США. Выглядела эта курточка так:

Где бы шимпанзе ни появлялся, оркестр играл гимн «Слава Вождю!». Шимпанзе обожал этот гимн. Он даже подпрыгивал на месте вверх и вниз, вверх и вниз.

Грузовик остановился у закусочной. Вот что было написано на вывеске этой закусочной:

И они стали есть.

Траут увидел слабоумного, который тоже ел. Этот слабоумный белый мужчина находился под наблюдением белой сиделки. Говорить слабоумный не мог, и ел он с трудом. Сиделка привязала ему на шею слюнявчик.

Но аппетит у этого больного был потрясающий. Траут смотрел, как он набивает рот вафлями, свиной колбасой и запивает апельсиновым соком и молоком. Траут поражался, до чего этот слабоумный похож на большое животное. Изумляло и то, с каким восторгом этот идиот подтапливал себя калориями, которые должны были продлить его жизнь еще на целый день.

Траут так и подумал: «Накапливает топливо еще на день».

– Извините, – сказал водитель, – пройдусь насчет лужицы.

– Там, откуда я родом, – сказал Траут, – «лужицами» называют зеркала.

– В жизни не слыхал такого, – сказал водитель и повторил: – Лужицы. – Он ткнул пальцем в зеркало на автомате для сигарет: – Вы это зовете «лужицей» ?

– А вам не кажется, что похоже? – спросил Траут.

– Нет, – сказал водитель. – Откуда, говорите, вы родом?

– Родился на Бермудских островах, – сказал Траут.

Через неделю водитель рассказал своей жене, что на Бермудских островах зеркала зовут «лужицами» . Жена рассказывала об этом всем своим знакомым.

Когда Траут с водителем возвращались к грузовику, Траут впервые как следует, целиком рассмотрел это средство передвижения издали. На боковине грузовика огромными оранжевыми буквами, в восемь футов высотой, было написано название. Вот оно:

Траут подумал: интересно, что при виде этой надписи подумает ребенок, который только еще учится читать? Ребенок решит, что это – очень важная надпись, раз кто-то так расстарался, что написал ее этакими огромными буквами.

И тут Килгор Траут, как будто он сам ребенок, стоящий у обочины, прочел вслух надпись и на другом грузовике. Надпись была такая:

Двейн Гувер проспал в новой гостинице «Отдых туриста» до десяти часов утра. Он прекрасно отдохнул. Он заказал Завтрак Номер Пять – при гостинице был отличный ресторан, который назывался «Ату его!» . Прошлым вечером все гардины были задернуты. Теперь их раздвинули во всю ширь. И солнечный свет хлынул внутрь.

За соседним столом, в таком же одиночестве, сидел Сиприан Уквенде, нигериец из племени индаро. Он просматривал разнесенные по рубрикам объявления в одной из газет Мидлэнд-Сити «Горнист-обозреватель» . Ему нужно было жилье подешевле. Пока он осваивался, главная окружная больница в Мидлэнд-Сити оплачивала его счета в гостинице, но в последнее время там что-то забеспокоились.

Ему нужна была еще и женщина или, скорее, целый гарем – пусть бы они ублажали своего повелителя. Его так и распирали страсти и гормоны. И он тосковал по своим родичам-индаро. Там, на родине, он мог перечислить поименно шестьсот родичей.

Лицо Уквенде было совершенно бесстрастно, когда он заказывал Завтрак Номер Три с тостами из пшеничного хлеба. Но под этой маской таился молодой парень, которого поедом ела тоска по дому и распаленная похоть.

Двейн Гувер сидел на расстоянии всего шести футов от Уквенде, уставившись в окно на забитую машинами и залитую солнцем автостраду. Он сознавал, где находится. Вот знакомый кювет, отделяющий стоянку при гостинице от автострады, – бетонный желоб, по которому инженеры пустили Сахарную речку. За ним – знакомый барьер из упругой стали, чтобы грузовые и легковые машины не сваливались в Сахарную речку. За ним проходили три знакомые полосы, по которым движение шло на запад, и дальше – знакомая разделительная полоса, поросшая травой. После нее шли три знакомые полосы на восток и потом – снова знакомый заградительный барьер из стали. Дальше был знакомый аэропорт имени покойного Вилла Фэйрчайлда, а еще дальше за ним – знакомые поля и луга.

Да, за окном все было плоским донельзя – плоский город, плоские пригороды, плоский округ, плоский штат. Когда Двейн был еще малышом, он думал, что почти все люди живут на плоской земле без единого деревца. Он воображал, что океаны, и горы, и леса сохранились только в заповедниках и национальных парках. В третьем классе маленький Двейн нацарапал сочинение, где доказывал, что необходимо создать национальный парк в излучине Сахарной речки – единственного сколько-нибудь заметного «водохранилища» в восьми милях от Мидлэнд-Сити.

И Двейн произнес название этой знакомой речки про себя, чтобы никто не слышал: «Сахарная речка».

Теперь Сахарная речка, у той излучины, где, по мнению маленького Двейна, следовало разбить национальный парк, была всего в два дюйма глубиной и пятьдесят ярдов шириной. А вместо национального парка там устроили Мемориальный центр искусств имени Милдред Бэрри. Он был очень красивый.