Дэвид Митчелл - Костяные часы

Мы приближаемся к северному углу, где бледным брюхом акулы поблескивает безглазый лик.

– Значит, чтобы разрушить Часовню, нужно просто уничтожить изображение? – спрашивает Холли.

– Но это возможно только сейчас, – отвечает Д’Арнок, – пока душа Слепого Катара находится в иконе. Обычно его дух пронизывает ткань самой Часовни, и, учуяв наше присутствие, он сразу же догадался бы о наших намерениях и попросту расплавил бы нас, как восковые фигурки в пламени паяльной лампы. Маринус, начинайте.

Если Элайджа Д’Арнок и в самом деле собирается нас предать, то весьма убедительно играет роль перебежчика, не выходит из образа до самого конца.

– Сдерживай его слева, – велю я Уналак, – а я возьму на себя правую сторону.

Мы встаем перед иконой, закрываем глаза. Наши руки синхронно делают пассы. Си Ло обучил хиатусу Клару Коскову Маринус еще в Санкт-Петербурге, а Чодари – мое индийское воплощение – передал эти навыки Уналак. Чтобы усилить воздействие хиатуса, мы безмолвно повторяем затверженную последовательность действий – так пианист скользит взглядом по сложной, но хорошо знакомой нотной записи. Чувствую, как сознание Слепого Катара пробуждается, роем пчел поднимаясь к поверхности иконы. Мы с Уналак сдерживаем его, заталкиваем вглубь. Нам это удается. Почти.

– Быстрее, – говорю Д’Арноку. – Пока что получается местное обезболивание, а нужна глубокая кома.

Мы с Уналак отходим в сторону. Д’Арнок встает перед своим бывшим – а может, и настоящим – повелителем, широким жестом разводит руки в стороны, поворачивает их ладонями вверх. Слева и справа от него Аркадий и Осима прижимают к ним свои ладонные чакры.

– Даже не надейся, что оттянешься, – бормочет Осима.

Мертвенно-бледный, весь в испарине, Д’Арнок смеживает веки, открывает глазную чакру и направляет багровый луч Пути Мрака в горло Слепого Катара.

Слепой Катар уже не дремлет. Он знает, что ему грозит. Часовня противится нашему натиску, как одурманенный великан, как мой кляйнбургский дом под снежной бурей. Я отшатываюсь, невольно моргаю, и губы Слепого Катара кривятся в злобной гримасе. Его глазная чакра постепенно ширится, черное пятно на лбу расползается чернильной кляксой. Если она откроется полностью, нам несдобровать. Стены Часовни дрожат, будто сдерживая чудовищное землетрясение. Элайджа Д’Арнок издает какие-то нечеловечески высокие звуки. Он пропускает через себя мощнейший поток психозотерической энергии и вот-вот не выдержит губительного напряжения. Судя по всему, он нас не обманывает, если готов умереть за наше дело. Должно быть, я снова моргаю, а икона загорается, ее окутывает дым, изображение монаха завывает в агонии, нарисованное пламя заживо пожирает лик, его глазная чакра мерцает, то здесь, то не здесь, то здесь, то не здесь, то здесь, то не…

Исчезает. Тишина. Икона Слепого Катара – обугленный прямоугольник, а Элайджа Д’Арнок тяжело дышит, согнувшись пополам.

– Все. Получилось, – выдыхает он. – Наконец-то!

Хорологи безмолвно совещаются…

…и Уналак подтверждает:

– Он все еще здесь.

Ее слова – наш смертный приговор. Слепой Катар покинул икону, сбежал, растворился в стенах, полу и потолке. А нам устроили розыгрыш, давая возможность анахоретам подняться по Пути Камней. Они появятся с минуты на минуту. Д’Арнок заманил нас в западню, и Вторая Миссия – всего лишь бессмысленное самоубийство. Я готова принести мысленные извинения Инес и Ифе, но их мир для нас недосягаем.

– Холли, встань позади нас.

– Сработало? А Джеко… Он где?

Очень хочется погрузить Холли в хиатус, чтобы она перед смертью меня не возненавидела. Сценарий нас подвел. На Блайтвудском кладбище надо было вернуться, окликнуть Венди Хэнгер, сослаться на непредвиденные обстоятельства и попросить ее отвезти меня на вокзал в Покипси.

– Не знаю, – говорю я Холли – матери, сестре, дочери, вдове, писателю, другу. – Просто встань за наши спины.

Послание от Эстер , мысленно докладывает Осима. Она начинает творить Последнее Деяние. На это уйдет четверть часа, не больше.

– Что ж, попробуем, – говорит Уналак. – Пока еще есть надежда.

Элайджа Д’Арнок все еще притворяется перебежчиком.

– О чем это вы? Мы победили! – с улыбкой заявляет он. – Слепой Катар уничтожен, и без него Часовню за шесть часов поглотят дюны и мрак.

В шпионском романе его назвали бы двойным агентом. Мне даже сканировать его не нужно, все и так ясно. Элайджа Д’Арнок ошибается, полагая себя искусным лжецом. Его превратили в искреннего раскаявшегося грешника для исполнения первой части коварного замысла в моем доме под Торонто, но в последние несколько дней Пфеннингер или Константен вернули Д’Арнока на Путь Мрака.

– Можно, я разберусь, Маринус? – спрашивает Осима.

– С каких это пор тебе требуется мое разрешение? Да, конечно.

Осима притворно чихает, и психокинетическим ударом отправляет Д’Арнока через стол. Предатель скользит по всей длине столешницы, падает и тормозит лишь у проема Сумеречной Арки.

Си Ло сделал то же самое с Константен , мысленно говорю я, но прокатил ее только до середины стола.

– Д’Арнок легковеснее, – вслух заявляет Осима. – Элементарный прием: длинный гладкий стол, мерзкий тип. Трудно устоять перед искушением.

– Значит, он все-таки предатель… – шепчет Холли.

– Вы все, – кричит Элайджа Д’Арнок, поднимаясь на ноги в дальнем конце Часовни, – будете гореть на медленном огне!

Вокруг него из воздуха возникают девять мужчин и женщина.

– Гости, гости! – Батист Пфеннингер с улыбкой хлопает в ладоши. Первый анахорет высок ростом, подтянут, элегантен и весьма уверен в себе; у него аккуратно подстриженная модная бородка с проседью. – Наш древний приют обожает гостей. А сейчас их так много! – восклицает он глубоким, звучным басом. – Обычно у нас всего один гость раз в три месяца, а значит, сегодня особенный день. Праздник. Уже второй. – Все мужчины одеты в смокинги и фраки различных эпох; Пфеннингер выглядит совершенно по-эдвардиански. – О, Маринус, добро пожаловать! Вы единственный гость, которому удалось попасть к нам дважды; однако в прошлый раз вы оставили свое тело в реальном мире. Осима, а вы постарели, перегорели и устали; вам давно пора переродиться. Вот только этого не произойдет. Кстати, спасибо за убийство Брицки; он в последнее время стал проявлять склонность к вегетарианству. Кто тут еще у нас? Уналак… Я правильно выговариваю ваше имя? Очень похоже на марку суперклея, как ни произноси. Аркадий, Аркадий, вы так вытянулись с тех пор, как я обрубил вам ноги! Помните крыс? Во времена Салазара в Лиссабоне знали толк в диктаторах. Вы тогда семьдесят два часа умирали. Что ж, поглядим, сколько продержится Инес. – Пфеннингер цокает языком. – Какая жалость, что нет Л’Охкны и Рохо. Да, мистер Д’Арнок, – он поворачивается к своему агенту, – вы заманили в наши сети очень хороший улов. Молодец! А вот и наша последняя, не то чтобы самая важная гостья! Холли Сайкс, некогда писатель-мистик, а ныне хозяйка ирландской куриной фермы. Не имею чести знать, так что позвольте представиться: Батист Пфеннингер, тот, кто заставляет крутиться это чудесное, – он широким жестом обводит стены и купол Часовни, – устройство, и… ох, титулы, титулы! Бряцают, точно оковы Марли – разумеется, Джейкоба, а не Боба. Должен предупредить, Холли, что двое моих коллег ждут не дождутся встречи с вами…