Карен Уокер - Спящие [litres]

В конечном итоге сон не пощадил и ее.

Озеро, ныне мутное и обмелевшее, когда-то радовало взгляд пронзительной голубой гладью. Племя, проводившее обряды исцеления в здешних водах, называло его Маленьким сосновым озером. «Озеро реставрации», – синим курсивом значилось в брошюрах санатория, позднее перепрофилированного в дом престарелых. Потом озеро и зарождающийся городок снова переименовали, на сей раз с подачи последнего основателя, который тяготел к испанским именам и отстроил центральную часть в католическом стиле, дабы увековечить канонизированную им самим святую, так появилось название Санта-Лора.

Большинство туристов и отдыхающих останавливаются в тридцати милях от Санта-Лоры, чтобы поплавать, покататься на лодке в более крупном и известном водоеме.

Однако местное озеро в обрамлении гор преобладает на эмблеме колледжа Санта-Лоры, оно выведено на дорожных указателях, напечатано на футболках, вышито на пиджаках и бейсболках.

Впервые Натаниэль очутился на берегах Санта-Лоры тридцать лет назад, будучи молодым профессором биологии, дочка капризничала на руках у жены, их брак уже трещал по швам, хотя со дня свадьбы минул всего год. Предполагалось, что работа в колледже станет временной, перевалочным пунктом. Натаниэль остался только ради Генри. Так неожиданно влюбиться в зрелом возрасте. Так приятно осознавать, что весь мир вращается вокруг тебя. Именно здесь, у озера, они с Генри часто бродили вдвоем следующие тридцать лет.

Именно здесь в неглубоких водах Сара и Либби учились плавать в окружении буйков, под надзором юных спасателей. Именно озеро мерцает на заднем плане одной из немногих фотографий мамы: темные волосы падают ей на лицо, рука сжимает букетик маргариток, кремовое свадебное платье доходит до колен. На снимке с пальца мамы свисает пара босоножек на высоком каблуке, рядом в простом сером костюме стоит отец; босые, они широко улыбаются в объектив, словно у них еще вся жизнь впереди.

Сейчас озеро уже не то, что прежде. Оно мельчает из года в год, обнажая скопившиеся за десятилетия трофеи: пустые банки, обломки шезлонгов, термосумок и даже увязший в песке остов знаменитой «Жестяной Лиззи» [3] «Жестяная Лиззи» – автомобиль «форд-модел», выпускавшийся компанией «Форд» с 1908 по 1927 год. . Однако в свой первый визит в Санта-Лору Бен и Энни были совершенно очарованы здешним водоемом, утиными выводками, скользящими по его поверхности, именно озеро пленяет родителей Мэй и будущую студентку во время ознакомительного тура по колледжу. Лишь благодаря озеру удалось потушить лесные пожары – специальные вертолеты черпали воду на пеликаний манер и сбрасывали ее на участки, объятые огнем.

Озеро по-прежнему снабжает четверть всего водопровода Санта-Лоры. Отсюда возникают слухи об отравленной воде.

Но факты таковы: на четырнадцатый день ученый из правительственной лаборатории Лос-Анджелеса обособляет патоген Санта-Лоры в чашку Петри. Корнем всех зол оказываются не психические отклонения, не патогены и не бактерии. Городок стал жертвой ни живой, ни мертвой стихии – вируса. И этот вирус не содержится в обмелевшем озере. Передается он точно так же, как корь, оспа или грипп. Воздушно-капельным путем.

Достигнув больницы, известие лишь подтверждает подозрения врачей. Теперь к спящим подросткам добавились двое докторов и четыре медсестры. Систему вентиляции выключили.

На четырнадцатый день госпиталь закрывает свои двери. Карантин.

От всего мира отрезаны двадцать два узника Морфея, шестьдесят два пациента с разными недугами, сорок пять членов семей больных, тридцать восемь докторов, медсестры, прочий персонал и один психиатр из Лос-Анджелеса – вместе с остальными заперта в сотне миль от спящей дочери доктор Кэтрин Коэн.

Той же ночью с окрестных лесов надвигается облако дыма. Погода стоит сухая и ветреная. Ветра Санта-Аны дуют с пустыни на запад, навевая угрозу пожара. Улицы Санта-Лоры уже не впервой озаряют проблесковые маячки пожарных машин. По рациям сквозь помехи передают об очередном пожаре, вспыхнувшем в древнем, измученном засухой лесу. В городке, где уже поселилась тревога, завывание сирен будит здоровое население ото сна.

Но шум не тревожит малышку, мерно сопящую в кроватке, на целый час дольше обычного. Не тревожит он и Бена, который уснул прямо на ковре, наблюдая за дыханием дочурки. Он не тревожит Энни, присоединившуюся к супругу чуть погодя. Прежде чем провалиться в сон, она заботливо укрывает мужа одеялом.

Бен и Энни: где только не случалось спать этим двоим. На разных кроватях университетского общежития: ноги переплетены, дыхание одно на двоих. На надувном матрасе в подвале, куда Энни спускалась, дождавшись, пока родители уснут. В спальных мешках в Мехико летом после окончания колледжа, какими юными они были, какими серьезными, не зря каждый вечер Энни силилась объяснить Бену теорию струн, а Бен зачитывал вслух отрывки из Пруста. Вместе они отсыпались после излишка виски и вина, после смены часовых поясов в хостеле Рима, годы спустя вдвоем дремали в гамаках на веранде семейного особняка в Мэне, по воскресеньям они валялись голышом на диване в своей бруклинской квартире. Тревожный, ревнивый сон терзал их в позапрошлом году, когда Энни стала засиживаться допоздна с научным руководителем. Они засыпали, разругавшись в пух и прах, поскольку она наотрез отрицала измену, но говорила, что хочет подумать. А после – одинокая бессонница двух недель, которые Энни провела у родителей без единого звонка, пока Бен не находил себе места в пустой квартире. Наконец, тяжелый, мучительный сон, навеянный болью и облегчением, когда Энни решила вернуться в семью: сможет ли Бен ее простить? Сколько раз они дремали друг у друга на плече в автомобилях, поездах, самолетах, сколько раз проваливались в блаженный омут на мексиканских пляжах в медовый месяц и просыпались, сплошь покрытые солнечными ожогами, сколько кошмаров и сладких снов они видели, сколько грез и видений проносилось перед их глазами, пока они лежали голова к голове.

За последние три недели у них выработалась привычка спать урывками, но крепко – по максимуму, – ведь малышка может в любую минуту проснуться и потребовать внимания. Однако этой ночью, несмотря на вопли сирен, девочка не просыпается. Все трое спят глубоким отдельным сном во мраке детской, их мысли витают в разных направлениях, даже у Грейс, чьи веки трепещут, губы шевелятся, а ручонка слегка подрагивает в кроватке.

В соседнем доме Сара и Либби пробуждаются мгновенно. Как и коты.

– Папа! – зовут они в темноте под надрывный вой сирен.

Впрочем, они отлично знают, что делать и куда идти. Несколько раз в год одно и то же. Сезон пожаров. Вскоре они засядут в фургоне, пока отец будет поливать крышу из шланга. Достаточно единственной гонимой ветром искры, чтобы занялся весь дом.