Дэвид Кепп - Ниже нуля [litres]

– Гляди!

Наоми наклонилась к ней через пролом в стене и стала осторожно скользить по схеме руками, начав с изображения первого этажа.

– Как много этажей вообще должно быть здесь?

– Три. Основной и два подземных.

– Но, похоже, их шесть. И они вели слежку.

– Да, это военный склад, еще со Второй мировой остался. Оружие всякое. Правительство все почистило и продало лет двадцать назад.

– А внизу они, должно быть, все запечатали. – Ее пальцы добрались до нижних уровней. – Об этой части они очень беспокоились. Видишь, сколько датчиков?

Она права. Максимальное количество лампочек находилось как раз на нижних трех уровнях, дополнительных этажах ниже наземного.

SB-2 и SB-3 оказались действительно запечатаны, и их огоньки не горели. Единственная лампочка мигала на самом нижнем этаже SB-4. Но было и пустое пространство на карте, сантиметров шестьдесят между SB-3 и SB-4. Тонкие диагональные полосы сообщали, что между ними лежал пласт земли.

Кекс прищурился.

– Кто строит подвальный этаж на тридцать метров ниже остальных? Тебе сначала надо выкопать громадную яму, залить пол бетоном, а потом заполнить верх. Что за бессмыслица.

– Хочешь спуститься и посмотреть?

Он удивленно уставился на нее.

– Но как? Он ведь запечатан.

– А вот так, – Наоми указала на дальний левый угол карты, где от SB-4 поднималась тонкая вертикальная колонна, проходящая через толщу земли и огибающая края других подземных уровней.

Она была узкой, со штриховкой, заполняющей пространство между параллельными линиями.

– Что это?

– Трубчатая лестница.

– Как ты догадалась?

– Она в форме трубы и выглядит как лестница. Как иначе они бы спускались вниз? – Она ткнула пальцем в штриховку. – Вот и ступени.

Кекс был впечатлен.

– Ты должна поступить в колледж, верно? Будет обидно, если нет.

– Я постараюсь.

– Тогда тебе должно хватить мозгов не спускаться вниз.

– Хватит, – улыбнулась она. – Я давно так не веселилась. Пусть это будет мой выходной.

– Господи. Ну и ну. Ты что, вообще наружу не выходишь?

– Нечасто.

– А как насчет пивка?

– Я не пью.

Он настаивал:

– Ну, одну банку-то пропустить. Не повредит.

– И это означает, что я выпиваю.

– Ты никогда не выходишь наружу пропустить по кружечке?

– По-моему, мы отошли от темы.

Но Кекс был упрям.

– А как насчет кофе?

– Я думаю, ты забавный. По крайней мере, ты начинаешь быть забавным.

– Я? Да я само веселье! Правда, ты только что призналась, что твое самое большое развлечение за много лет – выломать стену на работе.

– Ага. Любопытства у меня не отнять.

И Наоми сфотографировала схему.

– Круто. Да и я как бы не против помочь. Ты посмотрела на меня своими глазищами и попросила меня, чтобы я проломил стулом стену, и ты понимаешь, я просто послушался, и тогда ты сказала: «Пожалуйста, пролезь в дыру и посмотри, как и что», и я так и поступил, ок, но вдруг ты подходишь ко мне и говоришь: «Чувак, спустись по трубчатой лестнице на жуткую глубину в закрытую зону какой-то правительственной конторы и узнай, почему датчик термистора до сих работает», и вот теперь мне, похоже, надо остановиться и пораскинуть мозгами, правда?

Наоми на секунду задумалась.

– Тебе нравятся мои глаза?

– Пожалуй.

– Очень мило.

– Я имел в виду, что меня легко уболтать на всякое, и поэтому у меня проблемы. Люди подходят ко мне и несут бред вроде: «Жди в машине и не выключай двигатель, я сейчас быстренько слетаю, проверну одно дельце» или «О, мы должны помочь тому чуваку в Дусмане», и я отвечаю: «Да, ок, я направлю ствол себе в ногу и нажму на курок, я же это должен сделать?» Бум! Ой, я отстрелил себе палец, надо еще разок попробовать? Но я провел кучу времени, работая над собой и разговаривая с умными людьми, и научился спрашивать, что хорошо для меня, а что нет, и не сразу, как раньше, нырять с головой в дерьмо. Вот так. Я думаю.

– Я понимаю. И уважаю это.

– Знаешь, как важно научиться говорить людям, чтобы они отвалили, и понимать, что тебе не нужно с ними связываться. Теперь я кое-чему да научился.

– Я не уверена, что смысл именно в этом.

Но он свирепо таращился на нее, поэтому она замолчала и решила сменить тактику.

– Извини. Я поняла, что с тобой происходило много нехороших вещей. Я была не слишком-то терпелива.

– Ок. Проехали, – Кекс сделал глубокий вдох, выдохнул, заметил фонарик, висящий на стене рядом со столом, снял его и направился в сторону лифта.

– Ты идешь или как?

Муни, пожалуй, пялился на багажник своей машины минут пять, не меньше. Удары шли каскадом: сперва один-два, затем – целый взрыв, как будто под крышкой танцевали полдюжины голландцев в деревянных башмаках. Тачка тряслась как в лихорадке, потом резко остановилась, застыла секунд на пятнадцать, и Муни поразмышлял о том, что тут творится. Он успел поставить под вопрос свою нормальность, здравый смысл, способность адекватно воспринимать реальность, свой опыт с наркотиками в прошлом, и внезапно голландцы снова начали неистовую пляску.

Разумеется, это невозможно. Мертвые не оживают, разлагающиеся трупы не восстают из могил. Но в его багажнике было что-то живое, две активных твари между запасным колесом, инструментами и чехлом для пистолета, и им определенно было не до смеха. В любом случае, открыть багажник Муни заставили присущая ему порядочность и простая человеческая доброта.

Нечто страдало в метре от него, причем – сильно, и он не мог позволить живому существу испытывать такую агонию. Да и кто остался бы в стороне?

Он открыл багажник не потому, что был полным идиотом или до смерти перепугался, и не для того, чтобы снова всадить в них пулю.

Все мы дети Божьи: вот почему он так поступил.

Правда, если Бог глянул бы на этого кота, то сказал бы только: «Не-е, ребятки, Я тут ни при чем».

Багажник оказался приоткрыт сантиметров на двадцать, когда наружу высунулась когтистая лапа и полоснула по воздуху столь яростно, словно хотела убить Муни на месте. Он попятился, и кот сделал все остальное. Подпрыгнул прямо вверх, ударившись о крышку и заставив ее задребезжать, после чего, жестко приземлился на четыре лапы и заворчал, глядя на человека с такой глубокой ненавистью, что реакция того была рефлекторной и в данной ситуации по-своему естественной.

– Я прошу прощения, – проговорил он.

Да, Муни извинялся перед котом, что на самом деле являлось единственным разумным ответом.

Котяра выглядел жутко – Муни всадил пулю двадцать второго калибра ему в голову, чего оказалось вполне достаточно, чтобы череп животного разворотило с другой стороны.

Теперь ополовиненный котик уже не будет умилять девочек. Шерсть его потемнела от крови, глаза сверкали болезненно-желтым, и, если это не галлюцинация (на что Муни втайне надеялся), живот у него чудовищно раздуло.