Илья Варшавский - Сборник

Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину, и распахнул люк…

За свою долгую жизнь космонавта Климову не раз приходилось покидать кабину в полете, и всегда при этом он испытывал ни с чем не сравнимое ощущение величия космоса. Однако сейчас ему было не до высоких эмоций. Тонкий плотный слой льда осел на петлях, не давая закрыть люк. Упершись ногами в обшивку, он изо всех сил тянул его на себя.

— Сволочь! — Неожиданно крышка поддалась, и, кувыркаясь через голову, Климов начал стремительно удаляться от корабля. Он вытянул руки и ноги. Вращение немного замедлилось, но черный провал бездны между ним и ноль шестнадцатым неуклонно увеличивался.

«Люк!! Никто не знает, что люк открыт. Даже если Притчард проснется до того, как в кабине кончится кислород… Стоит только распахнуть дверь…»

В отчаянии он барахтался в пустоте, сжимался в комок и рывком расправлял беспомощное тело.

«Если бы был маневровый пистолет… Болван! Что толку думать о том, чего нет… Кислород!»

Он перевел рычажок обогрева баллона в крайнее положение и, выждав подходящий момент, резко открыл вентиль продувания.

«Стоп!.. Еще раз… Стоп!»

Все ближе громада корабля, все меньше давление кислорода в баллоне.

«Довольно! — Протянутые пальцы почти касаются спасительного леера.

— Неужели мимо?! Последний раз! Есть!»

Сейчас он цепкой хваткой держит металлический прут. Крышка люка совсем рядом. Он накладывает стопор и, сжав от напряжения зубы, затягивает что есть силы маховик. Только бы хватило кислорода!

Медленно перебирая руками, Климов движется вдоль корабля. Ага! Вот она, зияющая дыра с рваными краями! С трудом он протискивает туловище внутрь. Так и есть! Взорвались эти чертовы ящики в тамбуре. Он нагибается и в свете шлемового фонарика различает дыру размером в кулак в трубопроводе, подводящем регенерированный воздух в кабину. Края ее затянуты льдом. Сноп белых снежинок фонтаном вздымается вверх. Слава богу! Регенерационная станция работает. Он подходит к двери, ведущей в машинный отсек, и кладет на нее руку. Чуть ощутимая вибрация от работающих компрессоров похожа на биение сердца.

Нужно торопиться. И так слишком много драгоценного воздуха выброшено в космос. Сначала — пластырь на трубу, затем заняться кабелем. Заплату на обшивку — после…

— Витя! — Ружена уже сняла халат. Костюм из мягкой серой ткани плотно облегал ее стройную фигуру. — Пойдем, милый! Ноль шестнадцатый на Марс уже улетел. Теперь до утра ничего не будет. Мы еще успеем на автобус. Посмотри, на кого ты похож! Пошли! Примешь ванну, выпьешь чаю с малиной. Завтра я выходная, проваляешься весь день в постели.

«Ну, решайся, пилот!»

— Нет, — сказал он, скользнув взглядом по расписанию рейсов, — я буду ночевать в общежитии. Завтра в семь утра нужно быть здесь к отлету маршрутного на Луну. Ведь я в резерве, мало ли что может случиться.

(1965)

— Ошибаться свойственно только человеку, — сказал Конструктор.

— Удивительно свежий афоризм, — усмехнулся Космонавт, — вы бы по-латыни его преподносили. Это как-то больше впечатляет неискушенных слушателей.

— Глупости! — лицо Конструктора покрылось красными пятнами — верный признак того, что он готов ринуться в бой. — Я вовсе не о том. Просто ошибки появляются всегда там, где отсутствует жесткая программа. То, что мы делаем по велению инстинкта, — всегда точно и безошибочно, потому что нас запрограммировала мать природа. Ошибки неизбежны, когда на жесткую программу накладывается чувство или разум. Исправно действующая машина с хорошо продуманной программой не знает ошибок.

— Однако я помню случай… — сказал Космонавт.

— Да, да. Расскажите, как это получилось, — попросил я Конструктора.

— Вы имеете в виду конфуз с «Метеором»?

— Конечно.

Конструктор замялся. Кажется, его наступательный порыв иссяк.

— Ну это, знаете ли, исключение, которое только подтверждает правило, — вяло заметил он.

— Дудки! — скачал Космонавт. — На этот раз так просто вы от нас не отделаетесь, даже если бы вам пришлось переворошить все изречения от Цицерона до наших дней. Меня уже много лет интригует эта история. Ведь я как-никак был там главным действующим лицом.

— Вы думаете? — В голосе Конструктора была странная смесь грусти и иронии.

— Еще бы! — запальчиво ответил Космонавт. — Представьте себе: вы три года готовитесь к экспедиции, подбираете команду, роетесь в архивах, проходите самые изощренные тренировки, зазубриваете целые тома справочников — и вдруг — о счастье! — все уже позади. Экипаж на своих местах, все речи уже произнесены, все пожелания и советы выслушаны, и вас связывает с Землей только голос в динамике. Вначале — обычный сумбур, когда кажется, что снаряжение неправильно подобрано, члены экипажа никогда не научатся понимать, чего вы от них хотите, а навигационное оборудование создано специально для того, чтобы вселять в вас сомнения в реальности существования окружающего мира. И вдруг все чудесным образом становится на свои места. Ваши спутники оказываются милейшими ребятами, а корабль, оснащенный самой совершенной техникой, пожирает пространство с легкостью, о которой вы и мечтать не смели. Теперь представьте себе, что именно в этот момент вы получаете с Земли категорический приказ вернуться назад. Три недели, пока вы гасите скорость, вновь ее набираете и снова гасите, вы теряетесь в догадках, шлете запросы, успокаиваете команду, волнуетесь сами так, что кусок не лезет в горло, и, наконец, сев на космодроме, выслушиваете какие-то сбивчивые объяснения: произошла, мол, ошибка. До сих пор не могу спокойно вспомнить смущенные физиономии диспетчеров из Управления по космонавтике.

— Управление тут ни при чем, — вмешался я, — ошибка, по-видимому, произошла в Координационном центре.

— Да, там произошла ошибка, — задумчиво сказал Конструктор.

— Почему же тогда вы, — спросил Космонавт, — подписали акт о том, что виною всему бортовая аппаратура? Генеральные конструкторы редко проявляют такую самоотверженную заботу о чести мундира вычислителей.

— Ну… у меня для этого были кое-какие основания.

— Ладно, — сказал Космонавт, — выкладывайте все начистоту. Ведь с того времени прошло больше двадцати лет. Не так уж много осталось людей, которые помнят эту историю.

— Тем более что вы вполне можете рассчитывать на нашу скромность, — добавил я.

— Двадцать лет? — переспросил Конструктор. — Неужели двадцать лет? Мне кажется, что все это было совсем недавно… Двадцать лет… Ну, хорошо… Вы помните громоздкую организацию подготовки полетов в то время? Она приводила к тому, что Генеральный конструктор, помимо своей основной работы, должен был заниматься еще кучей вопросов, начиная с обеспечения жизнедеятельности биологического комплекса корабля и кончая вычислительной техникой. Больше всего хлопот мне доставляла бортовая аппаратура. Обеспечение безопасности дальних рейсов упиралось в отсутствие достаточно компактных и надежных решающих устройств. Чем дальше летали наши корабли, тем жестче были требования к весу и габаритам всего что они на себе несли. В конце концов дело дошло до того, что я был вынужден объявить открытый конкурс на бортовую вычислительную машину. Мы получили больше трехсот проектов, но все это было не то…