Ричард Бах - Чайка Джонатан Ливингстон

Чианг посмотрел на море.

— Странно, как это получается, — продолжал он. — Чайки, пренебрегающие совершенством ради путешествий из одного места в другое, в итоге так никуда и не попадают, ибо двигаются слишком медленно. Тот же, кто во имя поиска совершенства отказывается от перемещений в пространстве, мгновенно попадает в любое место, куда только пожелает. Так что, Джонатан, запомни: Небеса не есть некое место в пространстве и во времени, ибо место и время не имеют равным счетом никакого значения. Небеса — это…

— Послушай, а ты можешь научить меня так летать? — Джонатан буквально дрожал от нетерпения, предвкушая возможность покорить еще один аспект неизвестного.

— Конечно, если ты хочешь научиться.

— Хочу. Когда начнем?

— Прямо сейчас, если ты не возражаешь.

— Я хочу научиться летать таким образом, — сказал Джонатан, и глаза его вспыхнули необычным светом. — Говори, что нужно делать.

Чианг заговорил — медленно, не сводя с Джонатана внимательного взгляда:

— Чтобы со скоростью мысли переместиться в любое выбранное тобою место, тебе для начала необходимо осознать, что ты уже прилетел туда, куда стремишься.

Весь фокус, по утверждению Чианга, заключался в том, что Джонатану следовало отказаться от представления о себе как о существе, попавшем в западню ограниченного тела с размахом крыльев в сорок два дюйма и рабочими характеристиками, которые могут быть замерены и просчитаны. Суть в том, чтобы осознать: его истинная природа, его сущность — совершенная, как ненаписанное число, — существует всегда и везде во времени и пространстве.

Джонатан упорно пытался… Настойчиво и яростно, изо дня в день, от восхода до полуночи. Однако, несмотря на все усилия, ни на волос не сдвинулся с того места, на котором стоял.

— Вера здесь ни при чем, — не уставал повторять Чианг, — забудь о ней. Даже в случае обычного умения летать, на одной вере вряд ли далеко улетишь…

Нужно точно знать, как это делается практически. Так что давай-ка попробуем еще раз…

Однажды Джонатан тренировался в сосредоточении, стоя с закрытыми глазами на берегу. И вдруг неожиданно все осознал — это было подобно вспышке, — все, что объяснял ему Чианг.

— Ну да, ведь я уже совершенен, я всегда был совершенен! И ничто не может загнать меня в рамки, ибо сам я по природе своей безграничен.

Волна радости захлестнула его.

— Молодец! — сказал Чианг, и в голосе его звучало торжество победы.

Джонатан открыл глаза. Они вдвоем со Старейшим стояли на совершенно незнакомом берегу. И рядом с ними не было никого. Деревья подступали к самой кромке воды, а над ними сияли два желтых солнца.

— Ну наконец-то до тебя дошло, — сказал Чианг, — однако неплохо было бы еще немного поработать над осознанностью контроля…

Джонатан был поражен:

— Где это мы?

На Старейшего смена обстановки, похоже, не произвела ровным счетом никакого впечатления. Он ответил как бы между прочим:

— По всей видимости, на какой-то планете, где вместо Солнца — двойная звезда.

Джонатан издал радостный клич. Это были первые слова, произнесенные им вслух после того, как он покинул Землю:

— ПОЛУЧИЛОСЬ!!!

— Естественно, получилось, Джон, — подтвердил Чианг. — И всегда получается, если знаешь, что делаешь. Теперь — по поводу контроля…

Когда они вернулись, было уже темно. Все стояли на берегу, и во взглядах их золотых глаз Джонатан читал почтительное восхищение. Они видели, как он мгновенно исчез с того места, где так долго стоял как вкопанный.

Они начали было поздравлять Джонатана, но он недолго принимал их поздравления.

— Я всего лишь новичок здесь, я только начинаю… Мне еще предстоит многому у вас научиться.

— Занятная шутка, Джон, — задумчиво произнес Салливэн, стоявший рядом, — ведь ты, похоже, совсем не боишься нового, а если и немного опасаешься, то гораздо меньше, чем любой из тех, кого я встречал за десять тысяч лет.

Все замолчали, а Джонатан смущенно потупился.

— А теперь, если хочешь, можем перейти к работе со временем, — сказал Чианг, — поскольку тебе необходимо научиться свободно перемещаться в прошлое и будущее. А когда и это будет достигнуто, ты будешь готов к самому труднодоступному — к тому, что несет в себе величайшую из всех сил, а также радость и наслаждение, равных которым не бывает. Ибо тогда ты сможешь начать восходящее движение — то самое, которым дается постижение сущности любви и доброты.

Прошел месяц, вернее, то, что воспринималось как месяц времени. Джонатан учился с невероятной быстротой. Он и раньше все схватывал буквально на лету, даже не имея никакого наставника, кроме обычного опыта. Теперь же, будучи избранным учеником самого Чианга, он впитывал новые понятия, словно был не птицей, а облаченным в перья стремительным снарядом с компьютерной начинкой.

Но настал день, и Чианг ушел. Он спокойно разговаривал со всеми, призывая их ни в коем случае не прекращать обучение и настойчиво практиковаться, все ближе и ближе подбираясь к постижению невидимого универсального принципа, лежащего в основе всей жизни, — принципа совершенства. По мере того как он говорил, перья его становились все ярче и ярче, и в конце концов испускаемое им сияние приобрело такую интенсивность, что никто не мог больше на него смотреть.

— Джонатан, — произнес Чианг, и это были его последние слова, — постарайся постичь, что такое Любовь.

Когда они снова смогли видеть, Чианга с ними уже не было.

Шли дни. Джонатан все чаще ловил себя на том, что думает о Земле — о той Земле, откуда пришел в самом начале. Если бы там, тогда ему была известна хотя бы десятая, нет, даже сотая доля того, что он узнал здесь, насколько более насыщенной и эффективной могла быть земная часть его жизни! Он стоял на песке и думал: интересно, есть ли сейчас там, на Земле, Чайка, которая старается вырваться за пределы врожденных ограничений, постичь значение полета, выходящее за грань представления о нем лишь как о способе добыть корку хлеба, выброшенную кем-то за борт вместе с помоями. А может быть, там есть даже кто-нибудь, кого изгнали за то, что он высказал в лицо Стае открытую им для себя истину. И чем глубже Джонатан постигал уроки доброты, чем яснее видел природу любви, тем больше ему хотелось вернуться на Землю. Ибо, несмотря на прожитую в одиночестве жизнь, Чайка Джонатан был рожден для того, чтобы быть Учителем. Он видел то, что было для него истиной, и реализовать любовь он мог, лишь раскрывая свое знание истины перед кем-нибудь другим — перед тем, кто искал и кому нужен был только шанс, чтобы открыть истину для себя.