Владимир Токавчук - Режим бога [litres]

Уже рассвело, город шумел как расстроенный оркестр. Андрей все больше ощущал себя Фроловым, нежели каким-то несуществующим Андромедовым, и даже, Зеттатерроном. Быть самим собой всегда и везде, разве могло ли быть что-то лучше? Зеттатеррон обрел себя не только в ментальном и астральном мире, но и физическом. Масштаб древней миссии по очищению космоса вышел за все пространственно-временные рамки. Но отчего-то Зеттатерроном хотелось быть там, по ту сторону физической реальности. Здесь, в Тартарске, сидя на скамейке в парке, снова желалось стать обычным уязвимым человеком – врачом Фроловым. И прожить эту странную бессмысленную жизнь снова, пусть и по-другому.

То были сантименты. Андрей их понимал. Радикальная инволюция имела прелести, как ни крути. Но если вдуматься в смысл появления здесь сверхсущества, то итогом всего должно стать не только крушение системы Атума и Сатаны, но и спасение хирурга, Соколовой и множества жертв преступников, пресечь дела которых предстояло по пути к главной цели. И пусть этот момент забудется, как сновидение, потому что его не будет в видоизмененном будущем, такой путь стоило пройти ходя бы из-за предотвращения этих маленьких в космическом масштабе трагедий. Только вот, чтобы ощутить всю значимость каждой трагедии, нужно быть тем, с кем эта трагедия произошла.

На этом Андрей решил закончить с нахлынувшими переживаниями. Время перевалило за девять утра. Пора было снять квартиру. Судя по сумме в кейсе, вопрос стоял не в стоимости, а в месторасположении. Поскольку действовать предстояло по всему городу, оптимальным местом являлся его центр.

Получив в свое пользование неплохую обставленную квартиру, Андрей перебрал вещи из кейса. Там оказалась записка, распечатанная на принтере и содержащая следующую информацию: «Свяжись с МИБ по времени первого контакта с медиумом». Азейрас не мог предсказать точную дату выброса Зеттатеррона, но теперь корректировки, судя по всему, были внесены. База холодно выдала запрашиваемую информацию: «7 октября в 20.20, ресторан «Белый лебедь», столик № 22». «Шпионские игры», – усмехнулся Фролов-Андромедов. До контакта еще пять суток. Зеттатеррон знал, что за это время нужно полностью понять и освоить функционал нового тела. Но было глупо терять драгоценные дни только на это. Нужно было начинать входить в контакт со студенткой второго курса Любой Соколовой.

Какой номер сотового телефона был у Соколовой в этот период, и был ли, Андрей не знал. Всезнающее база могла тут же сообщить его, но звонить на мобильник он не собирался (его номер тут же бы определился), а чтобы позвонить на домашний – МИБ была не нужна, его бывший хирург помнил наизусть. Раздались долгие гудки. «Хоть бы трубку взяла Люба, а не ее мама», – думал Андрей, но то была искусственно созданная интрига, он мог в любой момент узнать, кто находится дома у Соколовых. Оказалось, что неведение, с которым так боролись земные люди, тоже имело свой шарм…

– Алло, – это была Любовь.

Андрей молчал.

– Алло… – повторила Соколова снова и, не дождавшись ответа, положила трубку.

Снова услышал ее голос. Она была совсем близко там, в своей хрущевке. Еще юная и беззаботная. Фролов часто думал о том, какой Соколова была до трагедии. И вот теперь, транзитом через ментальное тело и другую галактику, эта возможность представилась. Пусть уже не совсем конкретно Фролову, но его объединяющему все жизни Сознанию точно. Что здорово и волнующе даже для сверхсущества.

Проще всего, чтобы заслужить доверие восемнадцатилетней девушки – решить ее конкретную проблему. Как классический вариант – спасти от хулиганов. МИБ наверняка бы рассказала о парочки таких несложных проблем. Но внутри просыпалось странное желание привлечь Соколову с чистого листа. Как будто это задача не всемогущего ангела, спустившегося на Землю во плоти, а обычного человека. Желание базировалось на другом старом вопросе, который Фролов задавал себе при жизни: «Понравился бы он Любе, если бы не спас ее в метро?» Это было смешно, но у помнящего все земные жизни Зеттатеррона не было готового рецепта для такого знакомства! Все сводилось к импровизации. В этом существовал обычный житейский риск, ведь вторая попытка выглядела бы как навязчивость и тут же бы вызвала негатив. Времени на эксперименты не было. На кону стояло будущее девушки. И пытаться вплести в решение проблемы свое самолюбие (ведь именно оно подталкивало узнать «истинное» отношение Соколовой к Фролову) было непозволительной роскошью. В конце концов, в реальной жизни люди зачастую влюбляются друг в друга как раз на фоне решения самых разнообразных проблем, оказываясь в «одной лодке», плывущей по житейским ситуациям социума.

На вопрос, адресованный МИБ: «Что сейчас волнует Соколову?», база выдала поток очень скучной информации: написание реферата; перспективы получения зачета автоматом; не желание посещать лекции нудного преподавателя; сдать сессию без троек, чтобы получить стипендию; поиск способа подзаработать на новый мобильник (старый был без полифонии и с черно-белым экраном). В общем, абсолютно предсказуемые для обычной юной студентки заботы. Но все же нашлось то, чего Фролов, общаясь с Любой несколько лет, так и не узнал. И надо сказать, то была темная сторона внутреннего мира Соколовой. Любовь выросла практически без отца, тот ушел из семьи, когда ей было пять лет. И это породило ненависть к сверстницам, которые выросли в полной семье. И чем больше отец уделял внимание дочке, тем выше она стояла в абстрактном черном списке Соколовой. Его возглавляла одногруппница, которую папа каждое утро завозил в университет на дорогущем внедорожнике. У которой было все самое лучшее, дорогое и модное. И которой, скорее всего, в ближайшее время, папа купит такую же недешевую машину. Все это ей доставалось за просто так, потому что девица была «гниловатая», шлюховатая, учащаяся через пень-колоду и частенько покупающая зачеты и экзамены. Но отец ее любил, выполняя с завидным постоянством капризы. К другим агрессии имелось поменьше, но тем ни менее Люба дружила исключительно с девушками, выросшими без отца.

Но на этом психологические проблемы не заканчивались. Ко всему Соколова страдала демофобией [13] Демофобия – боязнь скопления людей. . Оказалось, что сидя на лекциях в больших заполненных аудиториях у нее периодически возникали мысли о том, что она появляется здесь с оружием и методично убивает людей. В реалии она мучительно ждала окончание лекции, нередко теряя мысль преподавателя, фокусируя внимание на пространстве перед собой, где лежали тетрадь и ручка. Из-за демофобии Люба пару раз отказалась от походов на концерты любимых групп, не любила посещать студенческие мероприятия. В целом она держала себя в руках, но фобия добавляла в жизнь необязательные депрессии.