Вячеслав Айканов - Кокон

— Это просто немыслимо. Я слушаю и не могу поверить! Наша дочь без нашего ведома пошла на такое! Как тебе вообще подобное в голову взбрело?

Эрна посмотрела на Хеймо тем знакомым ему тяжёлым взглядом, который означал: «Ну, братец, опять я в дерьме».

— Где вообще гарантия, что родится нормальный ребёнок, а не какой-нибудь…

— Гарантия? Гарантии ходят перед тобой, папа. Каждый день. Методу уже почти сорок лет. Это даже обсуждать сейчас смешно. Миллионы людей по всему миру были выношены искусственно и являются не просто полноценными, а успешными членам общества. — Глядя на холодные лица родителей, Хеймо будто наяву услышал, с каким гулким звоном разбиваются о них любые его доводы.

— Так они вам и сказали правду. Им важны только деньги! Клиники не будут портить себе репутацию! Никто, слышите, никто не знает, чем грозит такое вмешательство в самое естество жизни. Человек не способен постичь всю полноту таинства рождения и зачатия. Не всё, что заведено Богом может быть понято человеком, — отец почти перешёл на крик.

В ссору включилась долго молчавшая до этого мать.

— Эрна, здесь ведь дело в не только в технике. Мы же не самолёты или дроиды. Нас нельзя собрать по кускам. Матери всегда носили ребёнка под сердцем. Пели ему, говорили с ним. Он слышал каждый вдох и стук материнского сердца. А здесь… Он же совсем один. Это ненормально.

— Ненормально? — решительность, с которой Эрна встала с дивана, подсказала Хеймо, что скандал сейчас выйдет на новый уровень. — Ненормально жить, боясь, что любой случайный ингредиент в твоём супе может стать причиной удушья! Ненормально всегда носить одежду из одного и того же материала! Таскать за собой повсюду ингаляторы и антигистамины ненормально! Вы двое, конечно, замечательно и высоко рассуждаете. Природа, Бог, тонкие материи. Здорово! Но я не хочу, чтобы мой сын мучился так же, как мы с Хеймо. Прости, Хеймо, но будем смотреть правде в глаза. Каждый наш день — это грёбаная полоса препятствий!

Слушая свою дочь, Клара в глубине души понимала, что ей нечем переубедить её. Она вспоминала, как немолодая доктор из центра планирования семьи медленно и подчёркнуто корректно объясняла ей, что вероятность развития у её потомства тяжелейшего синдрома аллергических состояний свыше шестидесяти процентов.

— Понимаете, Клара, вам уже за тридцать, и это тоже вносит свои дополнительные риски, — начала доктор. — Знаете, в начале столетия Всемирная организация здравоохранения объявила XXI век веком аллергии. Но никто тогда не предполагал, что ситуация зайдёт так далеко. Иммунная система каждого последующего поколения становилась всё более агрессивной и неразборчивой в условиях тотальной гигиены, употребления антибиотиков, гормональных препаратов и накопления наследственных сбоев. Список типичных аллергенов рос всё это время. И в последние пять-семь лет начали рождаться дети с болезненной реакцией на десятки, а иногда и сотни веществ. Их назвали — неофициально, разумеется, — «дети в коконе». Поскольку они лишены полноценного общения с миром.

К сожалению, полностью избавить от этого недуга возможно только на генном уровне. Мы просто отключаем или точнее, уменьшаем чувствительность тех генов, которые программируют иммунный ответ. Провести подобную терапию со стопроцентной гарантией можно только в случае искусственного вынашивания плода. Для этого нужна тонко регулируемая среда. Организм матери подобной биохимической настройке не поддаётся. Но этот плод будет развиваться из ваших с мужем генетических материалов. То есть это будет стопроцентно ваш биологический ребёнок. Избавленный от многих рисков, которые несёт наследственность.

— Довольно! — Клара хорошо помнила, как грубо и категорично она отвергла предложение доктора. Выходя из врачебного кабинета, она, ревностная протестантка, была полностью уверена в своём выборе. Что подумают коллеги и родственники, когда девять месяцев кряду она проходит как ни в чём не бывало, а потом вдруг в один прекрасный день муж привезёт её с первенцем на руках? Да и не привезёт её никакой муж. Подписать сейчас договор равносильно расторжению брака. К тому же, шестьдесят процентов вероятности плохого исхода — это не сто и…

Хлопнула дверь, вернувшая Клару к реальности. Её дочь вышла из дома не попрощавшись. Хеймо ушёл за сестрой.

Клара украдкой, боясь резких движений, посмотрела на мужа. Он был угрюм и неподвижен, будто с него собрался писать картину средневековый мастер. Его «нет» неизменным пронеслось через три с лишним десятилетия. В ту ночь, когда она, будто в шутку, надменно и торопливо пересказала мужу предложение доктора, у него было точно такое же выражение лица.

Хеймо, тем временем, догнал сестру у автомобиля. Она не торопилась уезжать. Сидела, сложив на руле руки.

— Смешно. Я не думала, что такие вопросы вообще могут ссорить людей в наше время. Больше всего меня бесит, что мне не всё равно. Это воспитание, это долбаное пуританство настолько глубоко во мне сидит. Боже мой, да о чём я вообще? Я испортила тебе день рождения! Приехала, устроила скандал и после всего этого хотела и ещё беспардонно свалить. Прости меня.

Хеймо усмехнулся.

— Знаешь, что самое паршивое?

— Что?

— Нам даже нельзя напиться, хотя ситуация, наверное, располагает. Мы даже не знаем толком, как это — «напиться». Надо были идти в монахи с таким-то врождённым аскетизмом.

— Монахи пьют вино. А тебе полбокала достаточно, чтобы опухнуть на неделю.

— И точно. Значит, я стал бы самым аскетичным монахом. Основал бы орден монахов-аллергиков. Звучит, а?

— Ты с детства обладал даром поднимать мне настроение глупыми репликами. Ладно. Я поеду. Включу автопилот, полежу, послушаю музыку. Возможно, успокоюсь. Напишу из дома. Пока.

— Пока. Всё будет хорошо. — Хеймо обнял Эрну и вышел из машины.

Спустя десять дней в мессенджере Хеймо появилось сообщение о рождении племянника. Эрна с ребёнком после этого должны была провести несколько дней в больнице под наблюдением. В день выписки уставшая, но сладко умиротворённая, она вышла из клиники, держа в руках пышный свёрток. Курт слегка придерживал её за талию. На улице под частым мокрым снегом стоял Хеймо, наряженный по случаю в безукоризненно сшитый под него костюм.

Эрна села в машину и первое, что она произнесла, был упрёк, брошенный будто сквозь Хеймо ко всему её родительскому дому.

— Я писала родителям, но они ничего не ответили.

Хеймо отвёл взгляд и до конца поездки никто в машине больше не проронил ни слова. Каждый использовал это молчание по-своему.

Эрне казалось, что именно сегодня она впервые взяла всю свою жизнь под собственный контроль. Это было захватывающее и страшное чувство. Миллионы людей до неё проходили через подобное. Но даже если что-то становится нормой для миллионов, это не перестаёт быть испытанием для отдельно взятого человека или семьи. Она думала и о родителях. Хотела злиться на них и даже намеренно искала в себе обиду, однако в глубине души поиски эти откликались только невероятной тоской и попытками встать и на их место.