Константин Волков - Эволюция человечества

Но всему когда-то приходит конец. Даже здесь…

— Снова вы, — оператор приветливо улыбнулась.

На этот раз у неё было всего две руки: её земной двойник имел более человеческий облик.

— Я пришёл за «В»-кодом, — Гримаски волновался как тогда, в первый раз, когда отправился на поиски Невери.

— Вижу, что заработали, — женщина включила сканер: маленькую коробочку, размером с батарейку. — Сделано! Старый код будем сохранять?

— Это сколько-нибудь стоит?

— Три кредита.

— А что у меня осталось после перекодировки?

— Два кредита.

— Понятно. Тогда, естественно, не будем.

— Сделано! Старый код удалён. У вас «В»-код. Поздравляю.

— Спасибо, — Гримаски вздохнул. — Теперь найдите мне Невери.

— Я вам этого не советую.

— Вы что, женщина? Вы, вообще, в своём уме?! — Гримаски разозлился. — Сидите тут… только и знаете, что руками своими размахивать!

— Значит, вы просто не в курсе. Странно, уже неделю назад сообщили об этом.

— О чём?! О чём я не в курсе?

Оператор вывела информационное сообщение перед Гримаски, который, слушая, медленно оседал в пустоту:

— Команда космических джамперов недосчиталась лучших своих спортсменов, — голос звучал бесстрастно, словно читал прогноз погоды на завтра. — Невери и Кейт, достигнув полного слияния в атмосфере Венеры, не смогли вернуться обратно на Землю, попав в энергетические потоки, пришедшие из тёмной Вселенной. Они распались на атомы и рассеялись по обе стороны Млечного Пути. Красная Тара скорбит об ушедших спортсменах и передаёт…

— Этого не может быть, — Гримаски покачал головой и умоляюще посмотрел на оператора. — Разве не сохранилось копии?!

— Вы же знаете, что цифровые клоны «В»-кода на Красной Таре запрещены, — сухо ответила оператор. — Погодите… остался только её «А»-код — тот, с которым она пришла на Красную Тару, — она коротко взглянула на листок бумаги, потом на Гримаски. — Но там почти ничего нет: Невери всё перенесла на «В»-код. Остались только детские воспоминания и…

— Где она? — Гримаски решительно встал на ноги.

— Зачем вам это? — в голосе женщины послышалось участие. — Невери даже не вспомнит вас.

— Перенесите меня к ней!

— Сделано, — тихо сказала оператор и исчезла вместе с бумагами и столом.

Белокурая девочка лет двенадцати осторожно потрогала воду и тут же отдёрнула ножку, весело рассмеявшись. Несколько капель попало на платьице, и она быстро отряхнула его, украдкой взглянув на родителей.

— Пап! Мам! Ну, когда мы будем купаться?

— Невери, дорогая, давай в другой раз? Мы с папой немного устали, хотим просто полежать на травке и немного отдохнуть.

Небольшое облачко сгустилось над головой девочки и тут же рассеялось без следа.

— Ты можешь искупаться, Невери. Я прослежу, чтобы ничего не случилось, — раздался голос над её головой.

— О, ты снова со мной! — девочка посмотрела вверх, на синее небо, и ладошкой прикрыла глаза от яркого солнца.

— Я никогда не оставлю тебя, Невери.

— Ты так и не назвал себя, — девочка села на берег и обхватила коленки руками.

— Зови меня Грими, — голос прошелестел среди деревьев и легким ветерком коснулся локонов девочки. — Просто Грими.

Немного соли, едва уловимая перечная нотка и кубик льда; в этот раз кухонный синтезатор всё сделал правильно. Лизавета хотела отпить ещё один малюсенький глоточек, но тут помещение сотрясла мелкая дрожь и босая нога скользнула по мокрому после уборки полу. Неловкий взмах рукой, и густая красная жижа забрызгала сарафан.

— Дура криворукая! — в сердцах обозвала себя Лиза и шваркнула пустой стакан об стену. Если б ей сказали, что алые пятна, заляпавшие любимый наряд, — вовсе не конец света, что конец света случится чуть позже, минут за пять до полуночи, разве бы она поверила?

Стянув сарафан через голову, Лизавета беспомощно его осмотрела. Ужас! Ткань и так после многочисленных стирок сделалась сероватой, под мышками и вовсе приобрела стыдно-жёлтый оттенок, а оборки скрывали следы штопки, но для Лизаветы этот сарафан всё равно самый-самый лучший, потому что — она позволяла себе так думать — модный и, вдобавок, сшитый из натуральной ткани. Конечно, если можешь слетать за новым (пустяки, сто парсеков в один конец), тогда нет повода для расстройства! Но Лиза не могла. И никто на этой планете уже двенадцать земных или девять местных лет, не мог.

Дёрнул же чёрт нарядиться! Добро бы вечером, а сейчас перед кем красоваться? Перед детьми? Захотелось ей, видите ли, праздника! Вот и получила!

Лиза прижала скомканную одёжку к груди и всхлипнула. А наревевшись, поплелась в ванную. Пол вибрировал и неприятно леденил босые ноги, оттого она шла на цыпочках. Если бы только пол — всё убежище взбудоражено! Иногда начинают судорожно выгибаться стены, надуваются и с едва слышным чавканьем лопаются разноцветные пузырьки, насыщая воздух запахами свежести, цветов или разложившейся органики. Такое пузырение может говорить о чём-то важном, но, скорее всего, означает лишь, что убежище сегодня не в духе. В последнее время — обычное дело.

Лизавета запихала скомканный сарафан в зев стиралки. Та, хлюпнув, проглотила добычу, из утробы раздалось журчание.

— Молодец, — Лиза потрепала агрегат по макушке. Вырастили тебя для стирки, так стирай! И нечего пускать идиотские радужные пузырьки, трястись и прыгать. Лизавета жалобно попросила: — Ты уж постарайся.

Женщина вернулась на кухню. Намечается праздничный ужин, и, как всегда, ничего ещё не готово. Будь трижды дурное настроение, обязанности дежурного никто не отменял.

Сначала Лиза полюбовалась на полотёра, слизывающего остатки пролитой жидкости, а потом её взгляд зацепился за панораму внешнего обзора. Опять убежище своевольничает. Лиза должна была увидеть поросшую густыми травами степь, чёрную стену дикого, не желающего окультуриваться леса и зеленоватое, с розовыми облаками, небо. Вместо этого ей показали детский сектор.

Дети, каждый в своей комнате, занимаются важными детскими делами. Воспитатель за ними присматривает. Вот и славно!

Лизавета отвернулась. Показалось, будто подсмотрела что-то, для неё совершенно не предназначенное. Странное чувство. Каспер её сын. И Дашуля с Кирей будто родные. А с другой стороны… Ох, непросто в этом разобраться.

Нет, Лиза безумно любила ребятишек. И всё же временами корила себя за то, что, поддавшись на уговоры Юстаса, решилась стать матерью. Думала — справится… Оказалось — тому, кто лишился почти всего, и другим нечего дать. И никуда не денешь чувство вины, перемешанной с жалостью. Казалось бы, дети здоровы, но элементарные навыки у них так и не выработались. Кого винить: себя или обстоятельства?