Станислав Романов - Будущее человечества

Андрей Валерьевич шумно вдохнул, поправил галстук и лацканы пиджака.

— Успокойтесь и немедленно приведите себя в порядок. Нужно выйти к прессе и сделать официальное заявление.

— А с Тюриным что делать будем? — спросил помощник председателя, впервые подавая голос.

— А что мы с ним сделаем? Ребенок публично признал его отцом, а отец рисковал жизнью ради ребенка. Для всех, кто находился в зале или видел трансляцию, они уже сейчас — семья. Идти против мнения общественности ради буквы закона в данном случае я не вижу смысла. Да и нет худа без добра: случившийся прецедент заткнет рты всем естественникам с их постулатом о кровной любви. Ведь этих двоих не то что кровь, их пока еще даже ни одна бумажка не связывает!

Через месяц Нонка официально стала Нонной Игоревной Тюриной — в порядке исключения.

Счет начинается с Единицы. Один. Одна. Одно.

В начале — только Истина. Одна Истина. Ноль-Первая. Основная. «Как надо жить». Кто стал жить по ней, тому можно двигаться дальше, принять число «Два». В нем тоже Истина. И еще Завет числа «Два»: быть в одиночку нельзя, положено парами. Всегда.

Так написано.

Ноль-Первая Истина… Она подняла мир из пыли и яда, куда отправили его старые люди, дала новую жизнь. И новые люди очистили и заселили земли, где двадцать тысяч дней назад невозможно было даже дышать. Научились делать новые вещи. Поначалу пользовались тем, что удавалось достать из старых городов. Но, когда из одного такого города пришла Ноль-Первая Истина, ожили, поднялись, расправили плечи — и теперь умеют делать.

Раньше вещи доставали иска́ты — рисковые, отчаянные. Многое они приносили на заказ, кое-что — по случаю. Одного иската помнили и чтили до сих пор. Он, ведомый самой Истиной, отыскал и принес новым людям Ее, Ноль-Первую, Основную, создавшую новый мир.

Мертвец в долине был Тем Самым Городом, в котором нашли Великую Книгу Истины. Нашли, означили и зажили по ней. Город сохранили. Остальные стерли вместе с их ядовитой пылью, а этот сберегли. Загнали нападений под землю, выстроили стену. Тому Самому Городу выдали покой.

О выдаче тоже написано.

У Главы Второго Раздела имелся один из ранних спечатков Книги Истины. Спечаток маленький, удобный и легкий, помещался во внутренний карман. Такие есть у тех, чью веру испытали и чей статус высок. А младшие Раздела, нуждающиеся в укреплении веры, таскают тяжеленные книги-ящики, волокут за собой на лямках. Помогает прочувствовать весомость Истины.

Его нынешний А-шный на своем спечатке сидит, как на валуне. Он едва дотащил книгу-ящик сюда по узкой тропе через цепкие кусты. Доволок, потея и падая, обмяк, дышит шумно. Для веры такие усилия полезны, но таскаться по холмам за стариковскими капризами Главы своего Раздела утомительно. Пусть отдохнет, хоть бы и на Книге Истины, которая, конечно, не заслуживает, чтобы на ней сидели.

Именно с этого холма Глава Второго Раздела любил смотреть на огороженный мертвец. Тот Самый Город выглядел угрюмо: темный, зажатый, он тянул к небу облезлые здания и мрачные трубы… Напоминал умершее нападение. Глава однажды видел это опасное существо: что-то заставило его выйти за пределы Того Самого Города, что-то повело его через холмы. Нападение, принявшее форму, уничтожить непросто, но одолели. Потом говорили, что это самка. Если бы она добралась до житца, то опутала бы в нем все живое. Но не добралась.

После того случая Глава, когда приходил на этот холм насладиться величием Того Самого Города, никак не мог убрать из памяти мертвое нападение. Его наклонившиеся иглы виднелись в черных трубах, просевшие пластины мерещились в домах, потрескавшаяся кожа пролегла улицами.

И величие города поблекло. Потом Глава приходил сюда без восторга, смотрел без трепета. Наверное, по привычке. Хотя о привычках не написано.

Его А-шный тоже приходил сюда, тоже сидел. Таскался. Быть в одиночку нельзя, положено парами. Глава смотрел на город с грустью; слушал сопение, болтовню, напевы (все, что могут издавать А-шные) с раздражением. Позже нашел, что можно не смотреть и не слушать — тогда не будет грусти, не будет раздражения. А будет небо, тряпки облаков и загорающиеся к ночи искры-звезды…

Позади холма тянулась долина. Из выровненной земли торчали узкие каменные таблички. Их тесные ряды пролегли от подножья холма до леса справа, заполняли долину и уходили прочь до самой пустыни. Таблички рядами, на табличках — цепочки цифр. Зако́пки. Почетное место. Ровное, строгое, памятное. Для учтенных.

А неучтенным — ничего.

С ними сложно. В мире уже давно порядок, всё по Истине, но неучтенные еще встречаются. Конечно, их стараются найти и учесть. Не со всеми выходит. И верой они слабы. Куда их девать? О них нигде не написано, а сделать новое означение, дополненное, уже нельзя. Тот единственный, один, первый, кто понял и означил Книгу Истины, не дожил до дня, когда за ним пришли, чтобы выдать величие. Долго собирались, долго добирались. Не успели…

Большой житец учтенных огородился в лесу, справа от долины с закопками. Огромный, шумный, ведь всегда кто-то работает, а быть в одиночку нельзя, значит, кто-то из пары — А-шный, а эти не умолкают. Так им предписано.

И этот, на ящике, тарахтит, не заглохнет.

Почему нигде не написано о тишине и покое?..

Странно, что думается о покое. О тишине, которую не даст в первую очередь этот молодой, недавно приставленный к нему А-шный. Рассевшийся на своей книге-ящике. Разложивший по земле бумаги с вопросами. Пишет и говорит, пишет и говорит. Просить его замолчать нельзя. А уж заставить его бросить курить и вовсе невозможно. Но сейчас хоть бумагу на ку́рки делают новую, малодымную. Раньше невыносимо воняла.

Его прежний А-шный тоже курил и тоже шумел.

— Слева от моря нашлось поселение. Сорок три человека. Неучтенные. Дважды посылали из житца на переговоры. Но они не верят и ничего не хотят слышать.

— Списать, — с раздражением отозвался Глава Раздела.

— Всех разом? Может, кого-то в послесотенные?

— Проявляешь к неучтенным жалость? Тебя спишут вместе с ними.

А-шный втянул голову, словно над ним занеслась воспитательная палка:

— Но сорок три сразу… Некоторых можно перенести в Пятый Раздел. В нем скоро убудет. Трое серьезно болеют. Жизнь им не планируется.

— Это не наш Раздел. Не нам решать.

— Есть письмо из Пятого.

Шустрый какой! Озаботился.

Глава быстро глянул на бумагу:

— Можно перенести в Пятьдесят Седьмой. Учесть уже в нем. Человек шесть, не больше. Но для них никаких житцов в будущем! Только перевод и путь вдоль моря.

— Вы добры, — лицо А-шного дернулось в улыбке, и он быстро заводил письмом по твердой бумаге. — Напишу, чтобы выбрали из поселения тех, кто поговорливее. В Пятьдесят Седьмом как раз не хватает А-шных.