Андрей Столяров - Темные небеса [litres]

Изображения, сопровождающие закадровый текст, темные и расплывчатые. Снималось, видимо, ночью, к тому же картинка непрерывно подпрыгивает и дрожит. Можно различить только вскакивающие и падающие фигуры, мутные вспышки, разрывы, плавающие в воздухе звездочки сигнальных ракет. И вдруг ясный и четкий кадр – огненный осьминог, корчащийся на пленке: защитное поле Станции растворяет в себе попавший в него артиллерийский снаряд.

– Это где? – испуганно спрашивает Ираида Игнатьевна.

– Это в Африке, – не оборачиваясь, говорит дядь Леша и поманивает ладонью мечущийся экран. – Ну, давай-давай, родной… Ближе к делу… Давай!..

Словно повинуясь его призыву, картинка меняется. Теперь это город, широченный проспект, ближние новостройки с мощными, будто крепости, мрачноватыми, еще сталинскими домами. Трехэтажное здание с портиком, чуть сдвинутое газоном от мостовой, окружено, будто кляксой, плотной толпой. Видны транспаранты: «Предатели!», «Арконские крысы!», «Руки прочь от Земли!», «Вы же люди! Останьтесь!», «Эта планета принадлежит только нам!»… Видна цепь полицейских, похожих в своем черном, стеклопластовом обмундировании на марсиан, виден лежащий на боку рогатый автобус, безобразно помятый, с выбитыми по всей длине стеклами, и другой автобус, еще на колесах, но тоже покореженный ударами в лоб.

– Разрастается инцидент в Санкт-Петербурге, – комментирует диктор, – где к гражданам города, уже третий день блокирующим эмиграционный пункт, присоединились жители Ленинградской области. Полиции пока не удается восстановить порядок. Во вчерашних столкновениях пострадали пять человек. Они госпитализированы. Дорожно-патрульная служба информирует петербуржцев, что проезд от центра по правой стороне Московского проспекта закрыт…

Камера смещается немного вперед, и становится видно, как из толпы в сторону трехэтажного особняка летят бутылки и камни.

– Сволочи! – с чувством говорит Тетка.

Дядь Леша тут же интересуется:

– Кто, те или эти?

– А все они сволочи, что здесь, что там – разницы никакой…

– Как же ты будешь там жить – если со сволочами?

Тетка машет рукой:

– А как жила здесь, так и там буду жить…

Лизетта думает: вот в том-то и дело. Тетка там будет жить точно так же, как здесь. И, наверное, не только она. Многие, оказавшись на Терре, впрягутся в лямки привычного муторного бытия. Спрашивается, зачем им лететь? Лизетта колеблется. Ей кажется, что выйти из квартиры – это пересечь невидимую черту, остротой лезвия отделяющую то, что было, от того, что есть. Ступить в иной мир, где все будет не так.

Она сама теперь станет иной.

Чувство это еще больше усиливается, когда они гуськом идут через двор. Солнечные блики, отражаясь от окон, бьют по глазам. Старухи на скамейке, приткнутой у парадной, комментируют их проход:

– Из четырнадцатой квартиры, намылились…

– На свой этот Уркон…

– Утекают?..

– Ну да…

– А вот если нашим ребятам про них сказать?..

Шуршат, как змеи, ядовитые голоса.

– Не оборачивайся, – шепчет Павлик, взяв ее под руку.

Кожа его чуть обжигает.

Он в первый раз – вот так – осмелился прикоснуться к ней.

Машина ждет их недалеко от ворот. С виду это – маршрутка, у нее за стеклом даже прикреплена, как положено, табличка с указанием адресов. Чинок уже сидит на месте рядом с водителем. Дядь Леша неторопливо устраивается за рулем и, подождав, пока все успокоятся, говорит:

– Значит так. Слушайте внимательно, повторять не буду. Если нас остановят – полиция там, патруль или блокпост, то объясняться с ними буду я сам. Остальные молчат. – Он обводит командирским взглядом салон. – Все поняли? – Отдельно спрашивает у Тетки: – Ты поняла?

Та невнятно бормочет:

– Да поняла, поняла…

– Ну тогда – все. – Дядь Леша кладет руки на руль. – Как там Гагарин сказал, «Поехали!».

Урчит мотор, дядь Леша отжимает сцепление, маршрутка осторожно переваливает с тротуара на проезжую часть, колеса соскакивают с поребрика, салон слегка вздрагивает, и Лизетте, прильнувшей к окну, кажется, что вместе с ним вздрагивает весь мир…

Андрон сидит, прижав ладони к коленям, и старается, чтобы вид у него был естественный. На самом деле это не просто. Внутреннее напряжение дает о себе знать. Конечно! В такие административные выси он еще не взлетал. На первый взгляд, кабинет самый обычный: полированный стол с круглой лампой, с календарем, с держателем для авторучек и карандашей, еще один столик сбоку, поменьше, на который водружен большой монитор, в углу – тумбочка, где поблескивает электрочайничек и несколько чашек, шторы на окнах, стандартный, из трех матовых дисков светильник на потолке. Ничего особенного. Разве что вместо ламината – паркет, и разве что дверь, в которую он из приемной вошел, закрылась мягко и плотно, исключив какое-либо проникновение звуков изнутри и извне.

И все же чувствуется, что кабинет этот пропитан властью. Воздух здесь будто из электричества: вот-вот засверкают по всей шири его обжигающие, мелкие искры. Андрон, как и многие, знает, что это не простой кабинет. Именно сюда спускается президент, чтобы в тесном кругу, где можно разговаривать откровенно, обсудить назревшие стратегические вопросы. По слухам, именно здесь в напряженные дни присоединения Крыма, когда в Черное море выдвинулся для демонстрации силы американский военный эсминец, один из новейших имеющихся на вооружении США, обсуждался тяжелый вопрос: насколько далеко мы можем зайти в ответных действиях? Вот когда действительно полыхали электрические разряды. Вот когда жутковатый, сухой треск заглушал голоса. Мы не нападаем, мы защищаемся, сказал тогда президент. Он тер серые щеки, в складках отливающие желтизной. Набрякли под глазами мешки. В четыре часа утра вопрос был решен. Через сутки российский бомбардировщик СУ-24М имитировал на эсминец боевую атаку, одновременно вырубив на подлете всю корабельную электронику, после чего тот, ковыляя, покинул Черное море.

– Так в чем все-таки состоит главная трудность? – негромко спрашивает Скелетон.

Отвечать надо сразу, кратко и четко. Раздумья и длинные объяснения воспринимаются им как признак некомпетентности. Оргвыводы могут последовать незамедлительно. Никто не умеет так быстро и беспощадно избавляться от ненужных людей, как этот немногословный и очень сдержанный человек. Поэтому Андрон одним абзацем формулирует мысль: главная трудность переговоров заключается в том, что арконцы ни под каким видом не передадут нам своих технологий: разрыв знаний слишком велик, есть риск, что посыпятся целые секторы мировой экономики, мы просто не сможем выкарабкаться из-под обломков.

– А что там наш российский эксперт? – спрашивает Скелетон. – Он реально осознает, какая задача поставлена перед ним?