Василий Криптонов - Последний звонок. Том 2

Я в этот момент пытался слезть с каталки и вроде был твердо уверен в своих ногах, но, услышав последние слова, чуть не упал. Схватился за каталку и еще раз пристально посмотрел на Николая Васильевича. Если ему не хорошо за пятьдесят, то в авиакатастрофе у меня серьезно пострадал мозг.

— Что-то тут не так, — заметил я. — Разрушитель появился на Земле только семнадцать лет назад.

— Да? — Озадаченным Николай Васильевич не выглядел. — Ну, значит, с катушек я слетел гораздо раньше.

Наверху, в больнице все дышало усталостью. Врачи и медсестры ходили, держась за стенку. Ни одного свободного стула, даже на подоконниках сидели люди. И еще — толпы полицейских, которые как-то подозрительно раболепно вытягивались при виде моего спутника и норовили исчезнуть.

— Самолет долго катился по Ленинскому проспекту — это одна из центральных московских улиц, — говорил Николай Васильевич, не обращая на них внимания. — Повезло, что проспект как раз перекрыли ради президентского кортежа. Президент не пострадал, вы с ним разминулись минут на десять, но такое удивительное совпадение без внимания не осталось. Поэтому столько полиции и не только. — Поймав мой взгляд, он наклонил голову: — Ах, я же не представился: подполковник ФСБ Смирнов. Но наедине можете называть меня Николаем Васильевичем.

Проходя мимо окна, я бросил взгляд наружу. Темно. Ночь? Раннее утро? Я в Москве, а значит, часовые пояса… Господи, я — в Москве, на десять минут разминулся с президентом! Потребуется время, чтобы сжиться со всем этим.

— Ну и то, что самолет врезался в полицейское управление, тоже повлияло, — продолжал Николай Васильевич. — Пострадавших полно, погибших четверо, но официально — семеро. Вы мертвы, Дмитрий Владимирович. Не благодарите, ведь это в какой-то мере моя работа.

Мы остановились у поста медсестер. Николай Васильевич свистнул, привлекая внимание суетящейся девушки:

— В какой палате лежит Анастасия Липнягова?

Медсестра метнула на него яростный взгляд:

— Вы что, не видите, что творится? Подождите…

— Девочка, — перебил Николай Васильевич, — посмотри на меня внимательно. Мне пятьдесят восемь лет, и у меня в голове опухоль, размерами превосходящая твой мозг. Сколько ты хочешь заставлять меня ждать? Я в любую секунду могу упасть и задергаться, тем самым прибавив тебе работы. Так что если хочешь, чтобы старый больной пес сдох подальше отсюда, будь добра, назови номер палаты.

Медсестра недовольно зашелестела бумагами. Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, боль в груди сделалась терпимой. Да и головная потихоньку отпускала. Мысли забе́гали быстрее. Маша. Брик.

— Идемте. — Николай Васильевич взял меня за локоть и повел по коридору.

— Стоп, — вырвался я. — Давайте немного отмотаем назад. Там, в подвале, я еще не совсем пришел в себя. Вы сказали, что Маша жива…

— Ради этого не обязательно останавливаться. — Николай Васильевич двинулся дальше, и мне пришлось бежать за ним. — Мы идем в палату к Липняговой Анастасии, это стюардесса разбитого самолета. У нее сломано ребро, и осколок пропорол легкое. В настоящий момент состояние стабильно.

— Очень жаль девушку, — сказал я, заскакивая вслед за Разрушителем в лифт. — Но с какого боку…

Лишь только двери закрылись, оставив нас наедине, Николай Васильевич перебил меня:

— Дмитрий Владимирович, примите как должное: вы мертвы. Поэтому очнулись в морге, а вовсе не из-за моего чувства юмора. Брик Борис — там же, Шибаева Мария — там же. Осталась только Липнягова Анастасия.

Прозвучал сигнал, и двери раскрылись. Николай Васильевич вышел и тут же развернулся, точно зная, что я не двинулся с места.

— Вынуждаете с вами нянчиться, — вздохнул он. — Давайте, еще несколько шагов, и вам многое станет понятным. Анастасия — женщина, двадцать девять лет, невысокая, волосы темно-русые, семьи нет, родственников нет.

Что-то смутно начало до меня доходить, и я вышел в коридор. Здесь людей было меньше, а врачи и медсестры бегали бодрее. Мы повернули за угол, и Николай Васильевич толкнул первую же дверь.

Погруженная в полумрак палата, шесть коек, три напротив трех. Капельницы, попискивающие приборы.

Николай Васильевич подошел к койке у окна, склонился над ней и, выпрямившись, поманил меня рукой. Я приблизился, стараясь ступать осторожно — чувствовал себя грязным в этом царстве стерильности.

В койке лежала Маша. Я узнал ее, несмотря на кислородную маску, закрывающую половину лица, несмотря на мертвенную бледность и круги под глазами.

Хотелось плакать. Я вспомнил, как она кричала на нас с Бриком, как бросилась в погоню на своем «Крузере», как превратилась в «Анечку», сумасшедшую жену Харона, как утешала на крыше чужую девчонку. И все ради того, чтобы оказаться в больнице, в чужом городе, с разорванным легким…

— Она выкарабкается, — негромко сказал Николай Васильевич. — Деньги у вас есть, можете пожить тут неподалеку, пока она не придет в себя окончательно. Потом забирайте ее с дочерью и возвращайтесь домой.

— А как же…

— Не волнуйтесь насчет семьи, — перебил Николай Васильевич. — Я не из прихоти одной объявил вас погибшими. Когда это дойдет до вашего сына, Исследователь поймет, что дольше занимать его тело нецелесообразно. Очень скоро одно из моих тел навестит вашу семью, принесет официальное извещение, оценит ситуацию и поставит Константину надежный блок. Но это не самое веселье!

От сердца отлегло. Больше того, ощущение было такое, как будто мне развязали руки и выпустили из тюрьмы.

— Спросите меня, что самое веселое! — настаивал Николай Васильевич.

— Ну и? — спросил я.

— Борис Брик также мертв! А это значит, что если он попытается расплатиться за что-то со своего счета, мы тут же его зафиксируем!

Я, бросив последний взгляд на Машу, тихонько вышел из палаты. За мной, лопаясь от восторга, двинулся Николай Васильевич.

— Простите, что порчу вам праздник, — сказал я, когда мы оказались в коридоре, — но все, что очевидно из ваших слов, это то, что Принц сбежал, и где его искать, вы понятия не имеете. Для чего ему счет, если он может влезть в голову любому человеку, подчинить себе любое электронное устройство?

Николай Васильевич сник. А в голове у меня зазвучал укоризненный голос Разрушителя: «Дмитрий Владимирович, вы серьезно расстроили моего носителя. Проявите снисходительность, он ведь не так давно, как вы, варится во всем этом».

Извиниться перед Николаем Васильевичем я не успел — его карман издал пронзительную трель.

— Ну наконец-то! — воскликнул Николай Васильевич, стремительно вернувший самообладание. — Слушаю, — поднес он к уху простенький кнопочный телефон. — Да. Жди там, сейчас приду. Можешь пока взять мне пару кофе в автомате, не обижусь.