Василий Криптонов - Последний звонок. Том 2

Кай залыбился, как лучшему другу:

— А ты, никак, уже и поминки справил? Лестно. Но преждевременно.

— Ишь ты, — Арсен головой покачал. — А я уж решил, что жить не на что. Прижало Кая на чужбине, родина-мать позвала. Чужие поляны топтать.

— Прости, брат. — Кай руки поднял. — В натуре, берега попутал. Ей-богу — сперва только Грека причесать хотел, к тебе соваться и не думал. А потом, понимаешь, в раж вошел.

— Ну да, ну да. Лоха в зеркале ищи… Где девка?

У меня аж сердце екнуло. А Кай — ничего.

— Это которая из? — спрашивает. — Для тебя ни одну не жалко, забирай — хоть по одиночке, хоть всех сразу оптом.

— Всех не надо, со своими бы управиться. Малолетка где?

— Свят-свят-свят. — Кай руку к сердцу прижал. — Вот, чем хочешь поклянусь — не мой профиль. Я к девкам сперва в паспорт заглядываю, а уж потом под юбку. Попутал ты что…

Хрясь! Влупил ему Арсенов чмырь под ребра. Кай худо-бедно прикрыться успел, но только все одно пополам согнулся.

— Не хочешь по-хорошему, — Арсен обронил, — будет по-плохому. Тачку обыскать! Девка с ним была, это все в казино видели. Не мог он ее по дороге скинуть.

— Дочка это моя, — Кай прохрипел. — Нагулял по молодости, а сейчас совесть заела. Вывез из мухосрани Москву показать…

Хрясь! С другого бока ему влепили.

— А в Гринпис не вступил заодно? Хотя, мне какая разница. Хоть козу за собой таскай — если от этого рулетка куда надо крутится… Тачку обыскать!

Арсенов чмырь дверь даже дергать не стал. Звезданул ногой по стеклу — только осколки посыпались, я едва уклониться успел. Руку в салон сунул, дверь распахнул, меня за шкирку выбросил. Заднюю дверь распахнул — подвис.

— Пусто, шеф. — В багажник заглянул. — И тут пусто.

— Куда девку дел? — Тут уж за Кая всерьез взялись. Меня чмырь оседлал, к земле придавил — ни вдохнуть, ни выдохнуть. А его повалили и давай ногами месить. — Где она?!

— Я здесь!

Все-таки выскочила, дурында. Так и знал, что не выдержит. Растрепанная, галстук набок съехал, глазищи фиолетовые сверкают. К Каю бросилась.

— Отпустите его!

Если кому интересно, «дебил» и «идиот» — это не одно и то же, хотя вполне себе контекстуальные синонимы. Мне ли, «дебилке» с самого детсада, не знать. Хотя во всем нашем поселке вряд ли кто-то еще об этом знает. Разве что мой драгоценный папочка термин «контекстуальные синонимы» на своем филфаке слышал… Ну, неважно, как назвать. Мой поступок был откровенно идиотским, что уж тут. Нужно было заткнуть уши, зажмурить глаза и лежать, притаившись внутри сиденья, словно улитка в раковине. И не-дебилка именно так и поступила бы. Хотя не-дебилка в такую ситуацию вряд ли бы попала.

А меня — как толкнуло что-то. Когда услышала крик: «Где она?!» и звуки, которые теперь уже ни с чем не спутаю. Звуки ударов.

О том, что такое «изнасилование», мне рассказал участковый дядя Миша. Когда поймал после очередного побега и в отделение вез, мне тогда лет десять было. Он же поведал, откуда берутся дети — заодно уж, наверное. Я офигела. С мамой мы такие темы не обсуждали. А дяде Мише сначала не поверила — бредятиной показалось, хотя звучало убедительно. На всякий случай перепроверила в поисковиках, но все оказалось правдой.

В выражениях дядя Миша не стеснялся — злой был на меня ужасно. А суть упреков сводилась к тому, что это пока мне, дуре, везет, потому что интереса для противоположного пола не представляю. А чем старше становлюсь, тем больше будет появляться желающих познакомиться со мной поближе. Сбегаю из дома — следовательно, сама нарываюсь. Умом я понимала, что он, скорее всего, прав. Но реальной опасности не ощущала. Как будто чувствовала, что смогу себя защитить от кого угодно.

Потому что, вот — смотришь ты на человека. Не глазами, по-другому. Видишь внутри него какие-то струнки. Трогаешь быстро одну, другую, — прислушиваешься. Страх — он всегда особенно звучит, отлично от других эмоций. И, когда зазвучит — достаточно одно предложение или даже слово из этой «песни страха» выхватить и произнести, глядя человеку в глаза. Это не сложно, иногда даже смешно. До сих пор помню, как я над одним горе-домогателем хихикала — он студентом оказался. И словом, которое его до печенок пробрало, оказалось: «Отчислят».

В общем, я была почти уверена в собственной неуязвимости. Не просто же так согласилась встретиться с Сашей и в Москву с ним полететь — была уверена, что ни он, ни Витек ничего мне не сделают. Я под сиденье-то полезла только потому, что почувствовала — с Сашей сейчас лучше не спорить.

А когда выскочила, быстро поняла, насколько себя переоценивала. И насколько недооценивала других. Потому что те, кто собрались здесь, оказались вовсе не убогими полудурками вроде того студента.

Эти люди почти ничего не боялись — потому что почти ничего не чувствовали. Я не понимала, чем их можно пронять. И их было много. Слишком много. Один прижал к земле Витька: это я разглядела с трудом, вокруг было темно. И в свете фар оказались только Саша и те двое, что его били. Когда я выскочила, они замерли. Еще один стоял рядом с толстяком Арсеном. А толстяк… Я, конечно, к нему потянулась первому, к его мыслям и чувствам. И отпрянула. Потому что этот человек перешагнул свои страхи давным-давно. Он всем сознанием будто заявлял: «Я столько терял, что не боюсь потерь. Столько пережил, что не боюсь переживаний». Он, кажется, даже смерти не боялся. Но ведь не может быть такого, чтобы совсем ничего? Что-то, лежащее не на поверхности — как у того идиота «отчислят» — глубокое, сокровенное, должно было остаться?

По ощущениям — я будто с крыши небоскреба прыгнула. Чтобы дотянуться до этого «чего-то», превратить затоптанный силой воли страх в иррациональный ужас.

Я рванулась туда, куда не заходила еще ни разу. Почувствовала, как от напряжения подогнулись коленки. И как меня схватили за руку.

— Вот она, красавица. — Голос Арсена долетал, будто сквозь вату. — Дочка, говоришь? Это ж у кого в родне такие зенки?

— Она не в мою родню. В мать пошла. — Сашу я тоже еле слышала. Он лежал на земле, придавленный чьей-то ногой, а смотрел на меня зло. Видимо, не ожидал, что выскочу. — Отпусти ее, не бери грех на душу. Не при делах девчонка.

Арсен покачал головой.

— Кай. Сердце мое холодное! Я седьмой десяток разменял, и знал бы ты, сколько басен переслушал…Ну тебя, мы лучше с ней побеседуем. — И улыбнулся мне. До того ласково, что по спине побежали мурашки.

Если бы меня сейчас не держали, я бы упала. Ноги стали ватными, руки еле шевелились. Зато в голове наконец прояснилось — от осознания того, что отступать некуда. И я нырнула еще глубже. В какие-то совсем уж невероятные дебри. Я слышала их все лучше и лучше — тех, кто стоял вокруг. Не слова, произносимые вслух, а то, какие они внутри.