Василий Криптонов - Последний звонок. Том 2

— А, если и догадывалась — что?

— То, что ты — многократно превосходя Завадского по части таланта — совершенно другая. Если ты соберешься менять этот мир, ты будешь делать это ради мира, а не ради себя. Не зря ведь — именно Хомура, так?

«Дедушка» взмахнул рукой. Над поверхностью воды развернулся экран, на котором замелькали кадры из мультфильма. Финальная битва Хомуры с чем-то непонятным, невероятным и непобедимым. Один на один, без надежды на чью-либо помощь.

У мультяшной Хомуры было мое лицо.

— Подумай, какой жизни ты хочешь? Этой? — «Дедушка» махнул рукой в сторону экрана. — Или этой?

Кадры с Хомурой сменились другими. На том же экране появилась девчонка в нарядном платье — из компании, что возвращалась с Последнего звонка — обнявшая фонарный столб, и брезгливое лицо стоящего рядом парня.

Мама, свернувшаяся на диване в нашей назаровской квартире.

Гордо вышагивающая по улице жена Дмитрия Владимировича — и толпа гопоты, похабно ржущая ей вслед.

Оплетенные венами, выпирающие даже из разношенных тапочек, ноги тети Тани, соседки, тяжелые сумки у нее в руках…

— Подумай, — требовал «дедушка». — Ты ведь уже поняла, что происходящее — не дурной сон и не чей-то глупый розыгрыш.

— Поняла. Но почему? Почему — я? Я этого не хотела!

— Ой ли? — «Дедушка» лукаво улыбнулся — будто внучке, стащившей конфету. — Вспомни, как ты ехала в автобусе — уверенная, что уезжаешь навсегда. Вспомни ролик, который оставила на прощанье — всем, кто тебя обижал. Кто не мог и не хотел тебя понять… Ты ведь мечтала тогда изменить мир. Мечтала сделать его справедливым! Чтобы родители понимали своих детей. Чтобы одноклассники перестали быть тупоголовым быдлом. Чтобы преподаватели хотели учить, дарить детям новое — а не отбарабанивать параграфы из учебника, которые им самим стоят поперек горла… Все в твоих руках, девочка. Ты пытаешься сопротивляться этому знанию, но в душе понимаешь, что я прав.

— Я… не смогу. Я ведь уже говорила — тому, Принцу… Я не знаю, как правильно, понимаете?! Как сделать так, чтобы никому не было плохо? Когда я убежала, сделала плохо маме. Когда согласилась помогать Саше, его избил Арсен. А Витька вообще… Нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо! Если Дмитрий Владимирович вернется к маме — будут страдать его жена и сын. Если Сашу посадят в тюрьму — страдать будет Саша. Если…

— А от чего все это происходит, ты не думала? Почему люди несчастны?

— Потому что это — жизнь. И по-другому в ней не бывает.

— Еще один идиотский постулат! — «дедушка» ударил тростью о невидимую поверхность, обдав ноги в светлых ботинках фейерверком искр. — «Не мы такие, жизнь такая» придумали слабаки для слабаков, чтобы было, чем утешаться. А всему виной — незрелый разум. Вместо трезвых, взрослых рассуждений — детские обиды и комплексы. Подумай сама: если бы Дмитрий Владимирович умел размышлять здраво — неужели он бросил бы тебя и твою маму? Стал бы несчастным сам и заставил страдать вас? А если бы у твоей мамы было больше уверенности в себе, неужели она кинулась бы в объятия того, кто всего лишь ей сочувствовал? Если бы твои одноклассники тянулись к знаниям — осталось бы у них время на идиотские поступки, и желание их совершать? А сколько пользы мог бы принести людям Завадский — с его-то умом и целеустремленностью? Подумай! Скажи!

— Я… я не знаю.

— Ты знаешь, девочка моя. — «Дедушка» протягивал мне руку. — Ты уже поняла, что я прав. Тяга к знаниям, стремление совершенствовать мир заложены в тебе самой природой. Не надо сопротивляться своей сущности. Хватит насиловать себя. Хватит загонять себя в рамки чужих оценок! Я не прошу тебя поверить мне. Поверь — себе! И будь собой.

Протянутая рука излучала тепло. Умные глаза, открытая улыбка…

Трость под мышкой. Та самая, что он занес над головой мамы. Та, которую я сломала.

— Почему вы угрожали маме?

— Потому что иначе я не смог бы пробиться к тебе. — Голос успокаивал, обволакивал. — Вокруг тебя скопилось слишком много… ненастоящего. Тебя преследуют — и вовсе не для того, чтобы поддержать. Единственный твой истинный помощник — я.

— А мама? С ней все будет в порядке?

— Конечно. Иначе и быть не может. В мире, который сотворишь, ты установишь свои порядки.

— Тот… который Принц… он тоже так говорил.

— Не сомневаюсь. А еще обещал, что сам решит за тебя все проблемы — так?

Я не ответила.

— Так, — глядя мне в глаза, кивнул дедушка. — И где он теперь — Принц? Здесь нет никого, кроме меня.

— Есть.

Меня сдернули с парапета. Не прикоснувшись, какой-то неведомой силой сдернули. И поставили на ноги.

— Рано ты сбросил нас со счетов, ублюдок.

Впереди горела звезда, и я шел к ней сквозь темноту. Казалось, шел уже много лет — бездумно, неустанно. Все это время росло чувство тревоги. Как будто я забыл что-то важное. Но что? Ведь не было ничего, кроме звезды в черном небе.

Остановившись, я поднял руки, но не увидел их. Попытался коснуться лица — и не смог. Закричал, но не услышал ни звука. А существовал ли я?..

Все, что я мог, это продолжать идти за звездой. Движение я чувствовал. Я и сам был движением. Бестелесным, бессмысленным движением к вечно далёкой звезде. Осознав себя таким образом, я успокоился.

Но вот звезда превратилась в фонарь. Я шел по разбитому асфальту, но уже не к звезде, а к чему-то, что освещал фонарь.

Грохотала вода. Шум этот, знакомый до глубины души, стал громче обычного. Он заглушал даже мысли. Он, казалось, мешал видеть, сговорившись с темнотой. Я шагал, щурясь на освещаемый фонарем круг пространства. С каждым шагом получалось разглядеть все больше.

Это был тот самый мост через Чулым, под которым переваливалась через плотину вода, порождая грохот, шипение, журчание. Я видел отбойник, тянувшийся вдоль дороги. Видел узкую полоску тротуара, перила. Кто-то сидел на перилах, свесив ноги туда, вниз, где бушевала беспощадная вода.

Очередной шаг, и картинка прояснилась. Я увидел длинные волосы, взметнувшиеся от порыва ветра, и побежал. К звезде, упавшей на Землю.

— Стой. — Одно тихое слово, и замерло все. Я, ветер, вода — грохот стих, наступила тишина, в которой я слышал только редкие удары своего сердца.

Жанна повернула голову, посмотрела на меня. Ее лица, сокрытого тенями, я не видел. Только мерещился знакомый блеск глаз.

— Зачем ты ко мне бежишь? — спросила она. — Ведь я — не она.

Волосы, только что бывшие светлыми, потемнели. Теперь, я уверен, на парапете сидела Маша. Лица по-прежнему не разглядеть, но… Это была она.

— Ведь я — не она. — Голос Маши, никаких сомнений.

— Ты — это ты, — ответил я. Что означают эти слова? Что за игра тут ведётся?