Алексей Свиридов - Сплошные вопросы (повесть в записках)

В последнем я и сам довольно быстро убедился. Стриж от природы обладал необыкновенной интуицией, в том числе на хорошее и плохое. К тому же он был интеллигентен во всех смыслах. Никакой раздражённости по поводу навязанного ему корреспондента, да ещё в малопонятном качестве стажёра. Более того, он относился ко мне, как и следует относиться к хорошему боевому товарищу. Он не откровенничал, но и не был скрытным. Охотно и доброжелательно отвечал на мои, может быть иногда лишние, вопросы. Если же вопрос был не к месту, то отказ был необидным, чаще всего смягчённым юмором. В нём не было ничего показного, надуманного. Другого, обладающего такими же качествами, можно было бы назвать слишком правильным. Он и физически слеплен — дай Бог каждому! Как будто иллюстрация из учебника по анатомии, каждый мускул виден. Однако Стриж не походил на штампованного красавца, это просто настоящий мужчина. Солдаты его действительно обожали. От них я узнал, например, что их командир практически всегда лично участвует в операциях. А ведь имеет полное право послать вместо себя старшим группы Бирюкова или Рябова, а то и кого-нибудь из сержантов. Причём именно с ним бойцы шли на задания наиболее охотно. В их отношении к нему было что-то детское. (Наверное, так ребёнок рядом с отцом чувствует себя в безопасности.) Все уже считали само собой разумеющимся, что если операцию возглавляет Стрижевский, то всё будет хорошо. Разведчики слушались его беспрекословно, хотя ничего начальственного в его тоне не было. А ещё удивляло и восхищало солдат то, что их командир абсолютно никогда не матерился. Ни одно матерное словечко не слетало с его губ даже в минуты высшей опасности, когда без русского мата, казалось, обойтись вообще нельзя. Он одновременно был и не от мира сего, и совершенно свой. «Таких вообще не бывает»,— как-то раз сказал про него Летуненко. Такая оценка показалась мне странной, но несколько позже пришлось поверить в неё.

В течение нескольких последующих дней мы (Моргунов, Стрижевский и я) ещё два раза предметно обсуждали вопрос о возможности моего участия в разведывательном рейде, который планировался на ближайшее время. Из этих разговоров я уяснил, что для благополучного преодоления линии фронта хорошо бы уточнить сегодняшнюю обстановку в месте перехода. А для этого очень желательно взять языка. Время явно поджимало, и было решено как можно скорее провести поиск. Решить легко, да как сделать? Похоже, Стриж всерьёз зачислил меня в разведчики, более того, в свои заместители. Сразу после последнего разговора с Моргуновым о языке Стриж повёл меня к своему НП, объясняя по дороге замысел предстоящих действий. Несколько суток назад разведчики, наблюдающие за передним краем немцев, обнаружили хорошо замаскированную ячейку ракетчика. Стриж показал её мне с наблюдательного пункта, оборудованного на высоком дереве. Совсем не сразу я углядел эту ячейку, хотя бинокль был морским, восьмикратным. Сначала я видел только лес, ближе — кусок поля, перерезанного оврагом. Потом глаза привыкли, а Стриж терпеливо пояснял: «Видишь, за оврагом колючая проволока? За ней немецкая траншея. Видишь обгоревшее дерево? Смотри левее: перед колючей проволокой бугорок. Это и есть ячейка, в ней ракетчик. Как стемнеет — будет ракеты пускать, чтобы я да ты незаметно не подобрались. От ячейки к траншее ход под проволокой идёт. Меняются через каждые два часа». Теперь я довольно ясно видел сверху тот бугорок перед проволокой, а главное — ходок под проволоку. Порой у проволоки вырастали султаны земли и дыма — это наши миномётчики вели редкий, беспокоящий огонь. «А сейчас он тоже там сидит?» Стриж утвердительно кивнул: «Сидит, за нашим передним краем наблюдает, а ещё фиксирует, где наши мины их проволоку порвут. А ночью они порванные места восстановят и новые мины в тех местах поставят». Начавшийся ещё утром дождь всё усиливался. Вода в ячейке ракетчика, видимо, всё прибывала, и ракетчик выдал своё присутствие. В бинокль было видно, как он выплёскивает воду из ячейки. Несколько раз я отчётливо видел руку с котелком. Стриж тем временем продолжал: «Сегодня под утро ребята по оврагу почти до ячейки доползли, метров пятьдесят осталось. Сняли семнадцать мин! Думаю, ещё с десяток осталось на последнем участке. Ну, идею понял?»

Мы вернулись «домой» и там продолжили разговор. «Нам уже выделили станкачей и батарею. Поддержат в случае чего… Пойдём ночью, в три тридцать, как раз в середине пересменки, когда первоначальное напряжение ракетчика спадёт. Идём тремя группами. Группа захвата: главным — Рябов, с ним Ракин, Ручкин, Евсеев. Прикрытие будет из двух групп. Одну возглавит Власов, другую я. Ты пойдёшь в моей группе. Власов идёт первым, его группа снимает оставшиеся в овраге мины, после чего пропускает Рябова. Мы — замыкающие, обеспечиваем отход. Если, не дай Бог, немцы всполошатся — мы открываем огонь, отвлекаем внимание. По моему сигналу артиллеристы ударят чуть левее и правее нас, а станкачи прямо над нами будут стричь их траншею, так что вскакивать не надо. Ну, задавай вопросы…» Как же легко с ним. Никакого, даже отдалённого, превосходства не проявлялось в его общении со мной. А ведь сколько мне приходилось встречать фронтовиков, которые, будучи совсем не плохими по натуре, не могли сдержать некоторого высокомерия при общении с тыловым журналистом. Конечно же я задал массу вопросов, уточняя и свои функции, и функции других участников поиска. И на все вопросы получил исчерпывающие ответы. А под конец он вдруг спросил: «Ну а ты-то сам как думаешь, возьмём ракетчика?» Тут уж меня просто обволокла волна тепла к нему. Он обращался ко мне не просто как к равному, а как к более старому и опытному разведчику. А ведь я действительно думал о том, что не все самые хорошие планы реализуются. Немцы тоже не дураки… «Думаю, что если мины тихо снимем — должно всё получиться»,— ответил я. «А если он под проволоку улизнёт? Услышит, что к нему ползут, и улизнёт? Ещё и гранату кинет… Огневое окаймление, конечно, предусмотрено, но ведь ночь. Наши могут и по нам попасть, бывало и такое. Ну ладно, это я так, свои мысли на тебе проверяю. Если бы не было шансов, я бы на этот вариант не пошёл. Нам же через день в рейд, терять людей совсем нельзя. Уж лучше тогда без языка обойтись».

После инструктажа группы и обычной в таких случаях подготовки ложимся спать. Поднимут нас в два часа, так что успеем немного отдохнуть. Разведчики засыпают довольно быстро, а мне не спится. Глаза уже привыкли к темноте, в проём окна видно, как ползут и ползут тучи. Дождь не унимается. Ночи в июне светлые, и дождь нам на руку. Где-то глубоко ворочается мысль: через три часа идти в мокрую тьму, на мины, на проволоку… Отвык? Отвык!